Снаружи до них доносились голоса поселенцев и звон молота кузнеца — он снова принялся за работу. Проникающий через открытое окно свет образовал квадрат на шероховатом неструганом полу.
— Они ничего со мной не сделали, мама, — успокоила Амелию Китти. — Хотя и могли. Но…
И девушка рассказала матери обо всем. Амелия горестно покачала головой.
— Я очень плохо помню день, когда ты родилась, но мне никогда не забыть, как я, наклонившись над тобой, увидела это красное пятно, за которое теперь вечно буду благодарить Бога… — Она сжала руку Китти. — Если бы не оно, можешь представить, что произошло бы? Господи, Господи… Любая девушка имеет право сама определять, когда это должно произойти впервые!
Перед глазами Китти вдруг всплыл образ Романа, и она, опустив взгляд на колени, почувствовала, как к горлу подступает теплая волна, которая постепенно разливается по всему телу.
— Ну ладно, — Амелия встала. — Сейчас я принесу воды, и ты сразу же почувствуешь себя лучше после ванны. А пока выглядишь так, будто тебя волокли по земле полпути до Пенсильвании и обратно.
Китти с трудом улыбнулась.
— А потом мы поедем домой?
Амелия, поразмыслив над ее вопросом, возле двери повернулась к ней:
— Дэниэл утверждает, что индейцы ушли… Да и папа не позволит нарушать наш покой горсточке дикарей! Если ты будешь себя неплохо чувствовать, я не вижу никаких причин оставаться здесь.
Они пришли в свою хижину на Выдряном ручье как раз к ужину. Пока Амелия с Присциллой готовили, Джозеф заглянул в сарай, где только что вернувшийся с пастбища в лесах скот терпеливо ожидал кормежки. Леди не отставала от него ни на шаг.
Прислонив ружье к грубо сколоченной стойке, он высыпал в кормушки слегка порченые початки маиса, так как с наступлением заморозков подножного корма животным не хватало. Лошади били копытами по мягкой земле, две коровы глухо мычали, жуя солому, — жаловались на налившееся молоком вымя. И хотя дойка была женским делом, Джозеф пододвинул к себе трехногую табуретку, уселся и, упершись лбом в мягкий коровий бок и ласково уговаривая корову отдать молоко, начал массировать жесткие соски.
— Тихо… тихо, милая.
Через несколько секунд жирное молоко струей ударило в ведерко из красного кедра, от которого на холодном воздухе наступающих сумерек пошел пар. «Сегодня моя дочь ничего не будет делать», — говорил он себе.
Все они ужасно устали, и теперь, когда напряжение спало, улеглись сразу после ужина. Китти тут же провалилась в глубокий сон без сновидений, наслаждаясь полной безопасностью и желанным уединением на чердаке, но Присцилла спала беспокойно, урывками, перед глазами ее все время возникали страшные физиономии краснокожих, хватающихся за оружие. Наконец она, вздрогнув, окончательно проснулась. С нее градом катил пот, несмотря на холодный, даже морозный воздух, проникающий в комнату из-под карнизов и через вентиляционные отверстия, проделанные Джозефом.