– Быть по сему, – скомандовал начальник сыскной полиции, закрывая совещание.
Вечером следующего дня Форосков и Лыков сидели в кабаке на выезде из Неклюдова. Было сумеречно, но еще светло. Маленькая речка с приятным именем Везлома протекала под окнами, красное солнце опускалось за лес. Три десятка потных вываленных в муке рабочих галдели за столами. На незнакомцев косились, но пока не задирали.
Форосков, с жульническими бакенбардами и гаденькой улыбкой на лице, пошептался с кабатчиком. Фамилия его была – Босой. Угрюмый и болезненный, тот сначала не хотел смотреть товар. Петр настаивал. Завсегдатаи начали переговариваться вполголоса, их разбирало любопытство. Наконец кабатчик кивнул. Форосков щелкнул пальцами, и Алексей водрузил на стойку жестяную двухведерную флягу. Босой плеснул из нее в чайный стакан, отхлебнул, побулькал во рту и проглотил. Сразу полез за хлебом – крепко! Народ, окончательно заинтригованный, стал подтягиваться к стойке.
– Васек! Че принесли? Скусно?
– Брысь, ракло! – огрызнулся кабатчик. – Дойдет и до вас черед, сами же, ироды, и выжрете. Не мешайте коммерцию делать.
Покупатель и продавец шепотом заспорили о цене. Лыков тем временем шарил взглядом по комнате. Где эти душители? Вон там четверо здоровяков сошлись за осьмухой, у окна двое добивают косушку. В углу еще троица, и все не хилые…
– Слышь, паря, – толкнул Алексея в бок вихлястый разбитной мужик с одним глазом, – а еще чево имеете? Покажь обчиству.
– Это к хозяину, мое дело сторожить, – отмахнулся Лыков. – Глаз-то пропил, что ли?
Вокруг загоготали, обиженный мужик, ругаясь, вышел прочь. Подошел другой: высокий, богатырского сложения, с жестким бывалым лицом.
– А взаправду, что еще имеете? Васька-то втридорога выставит…
– Вот: папиросы дешевые, спирт. Часы можем продать, а можем и купить. Документик, потребуется кому, выправим.
– А паневежеский со справкой есть?[88]
– Такая бумага, брат, пять косых стоит. На заказ делаем. Ты потянешь ли?
– Надо будет, то и сдюжу. А табак какой?
– Фабрики Чумакова, из Ярославля. Лучшая на Волге фабрика!
– Почем?
– Двадцать копеек дюжина. Бери – дешевле не сыщешь во всем христианском мире. Потому – без марок, по ночной фактуре[89] получали.
– А не липовый твой товар-то? Табак небось до нас уже курили…
– Ты, дядя, про Федора Шелапутова слыхал? – обиженно спросил Лыков.
В лице гиганта что-то изменилось. Он наклонился к сыщику, сказал вполголоса:
– Товарищ мой был в Зерентуе[90], сурьезный мужчина.
– Ну вот, даже и товарищ! – обрадовался Лыков. – А мы под его крылом работаем. Никаких самоделок – все фабричное.