Макс перебил:
— Гизль — хороший малый.
Сента закончила сет и возвращалась к ним. Она смеялась чему-то, что рассказывал ей Фриц. Вандорнену было приятно, когда Фернанда пошла навстречу Сенте и, взяв ее под руку, спросила:
— Останетесь обедать?
После обеда все пошли в большой зал, так как Фернанда обещала спеть.
Макс сидел в глубине комнаты на старинном кресле ампир.
Она пела «Посвящение». Страсть, вложенная ею в эту вещь, обвевала сердце нежной лаской. У нее был необычайно проникновенный голос всепокоряющего, трогающего до глубины души тембра. Макс поймал себя на том, что он все время глядел на Сенту… Он почти мог «видеть» впечатление, производимое на нее пением Фернанды… Оно проглядывало в ее очарованном взгляде.
Он вдруг почувствовал себя таким старым… Семнадцать, восемнадцать — эти годы уже тринадцать лет лежали позади него. И он горько об этом пожалел. Молодость и страсть юных лет — такие сильные, такие необъяснимые!
Макс задумчиво глядел на свою руку, лежавшую на колене… Черт побери!.. Он здорово запутался… Лили такая несносная… все так осложнилось… Все, что раньше было только веселым наслаждением, теперь — тяжелое ярмо…
Будь он свободен — но, нет! Цепи, накладываемые человеком на самого себя, тяжелей тех обязательств, тех приличий, в отношении которых вы ими связаны. Можно освободиться от этих цепей, но никогда нельзя сбросить узы, которые вначале кажутся такими сладкими, легкими, а впоследствии становятся тяжелее железа, тяжелее свинца. Если он женится, то до некоторой степени будет свободным — во всяком случае от Лили. Конечно, с годами он женится.
Макс спрашивал себя: «Почему я не порву со всем этим? Не следовало ли изменить всю жизнь? Не начать ли работать — будь это даже в Конго или в Южной Америке?»
Ого! Его «маленький гренадер» собирается уходить. Он встал. Фриц, не стесняясь, спал на желтой шелковой кушетке в позе полного отдыха. Смеясь, Макс сказал Фернанде:
— Любитель музыки! — и прибавил: — Я провожу вас, мисс Гордон.
Он пошел за Сентой вниз по винтовой лестнице в темный холл со старинным сводчатым потолком. Служанка из пансиона, ожидавшая у дверей, почтительно поклонилась Вандорнену. Под влиянием минутного настроения он обернулся к Сенте и спросил:
— Можно мне проводить вас домой?
«Может ли он?» — душа Сенты возликовала.
Аллея с переплетающимися верхушками липовых деревьев, по которой они пошли, казалась ей дорогой в рай.
Вандорнен казался Сенте высоким, как богатырь. Как-то нечаянно ее голая рука коснулась его. Он тоже почувствовал это мимолетное прикосновение и, посмотрев на нее, хотел было улыбнуться. Но инстинкт воспитанного человека, не поддающийся обману, в то же мгновение подсказал ему, что по отношению к Сенте вольность обращения недопустима, и это было приятно своей новизной.