Когда отходили от Камыш-Буруна, все горело: завод, электростанция, рыбачий поселок.
…К обеду Ильинов принял радио: «Прибыть в Керчь». В порт вошли под вечер. Город сильно разрушен. Дома горят. У переправы скопилось много машин. На черной земле — россыпи пшеницы, винтовочных патронов. Неприятель занял выгодную позицию — Турецкую крепость и сопку. Мы открыли по сопке огонь. На нас посыпался град артиллерийских снарядов и мин. Вынуждены были уйти. Отходя, продолжали обстреливать сопку. Ночевать отошли за косу: там было спокойнее.
— Мой родной городок, — говорил о Керчи Миша Коган. — Здесь я родился.
Он принялся рассказывать, как с мальчишками-сверстниками лазал в каменоломни, как плавал наперегонки до дальнего буя, что у входа в порт, как с рыбаками выходил в море ловить рыбу. Эх, Керчь, Керчь!
Как назло, вода в море опять фосфорится. Фрицы опять нашли нас и сбросили (сам считал) сорок бомб. Мы все же ушли от них — под самым берегом. Они нас снова потеряли…
…Я сидел в крохотной каютке Ильинова у приемника.
На корабль сыпалась какая-то серая крупа. Выл ветер. Волны перекатывались через палубу у подножия башни. Но мне казалось, что все море залито солнечным светом. В Москве — парад. Парад на Красной площади. Седьмое ноября тысяча девятьсот сорок первого года…
…Эх, Керчь, Керчь!
Бедняга Коган! Миша совсем притих и стал мрачен. Возле Керчи горят рыбачьи поселки. Валяются спущенные с обрыва перевернутые вагоны. Бьем по фашистским частям у Камыш-Буруна, охраняем переправу наших войск у Керчи. Наши уходят из Керчи на Тамань. У каждого из нас одна дума: а как там мои? В Верее? В Можайске? На Полтавщине? В Киеве? И самое главное — как там Москва?..
…Однажды на наших глазах на самолет «У-2» напали четыре «мессершмитта». «У-2» шел низко, почти над водой. Мы уже знали обычай фашистов — «геройствовать» вчетвером над одной беззащитной машиной. Они посылали очередь за очередью. Корабль наш стоял замаскированный, и стрелять нам не разрешалось. Но разве утерпишь, когда такое творится! С разрешения командира Миша Перетятько дал очередь по наседавшему на «У-2» «мессершмитту». Вот тут-то им воевать не понравилось! Отвернули все, кроме одного, который окунулся в море.
Нам — тоже досталось. Упустив «У-2», одураченные стервятники навалились на нас. На подмогу им прилетели «юнкерсы». По нас били с воздуха непрестанно. Много пробоин в палубе, бортах. Есть раненые. С трудом добрались до Новороссийска, где встали в большой ремонт…
В Новороссийске случилось то, о чем я всегда буду вспоминать с омерзением. Это было нашествие крыс. Огромных, злых крыс! Я проснулся ночью от того, что по мне бегала крыса. Я схватил ее — она укусила меня за палец, злобно пискнув. Включил свет. Крысы были везде: на буфете, на столе, метались вдоль узенького карниза под подволоком. Я вскочил, уронил очки, наступил на крысу, она вцепилась мне в пятку. Хрустнули стекла раздавленных очков. Ору благим матом от боли и омерзения.