После прибытия в Англию, как только я удостоверился, что никто за мной не следил, я отправился к себе домой — где, само собой разумеется, мои родители очень удивились и обрадовались, увидев меня. Затем я надел мой собственный мундир и явился для доклада в Военное министерство. Там, естественно, меня тоже ждал самый теплый прием. Я не только получил подтверждение, что мое сообщение о Вердене было получено, но я смог еще предоставить много другой информации, особенно о работе немецкого штаба и также о количестве боеспособных дивизий на Западном фронте, включая подробные сведения о тех, которых должны были перебросить из России. Фактически, мой перекрестный допрос в Военном министерстве почти напоминал допрос третей степени по интенсивности, поскольку с полудюжину руководителей департаментов хотели поговорить со мной. Я даже имел честь довольно долго беседовать с самим лордом Горацио Китченером. Он был замечательным человеком. Как и Хейг, Китченер не был словоохотлив. Он сидел, смотря на меня целую минуту, которая для меня тянулась намного дольше, — а затем задавал вопрос одним предложением, состоявшим из всего пяти-шести односложных слов. Но многословие не самое главное, и когда я впоследствии обдумал это, то понял, что та полудюжина простых слов охватывала всю суть вопроса.
Я просил предоставить мне немного информации, которую я мог бы использовать, чтобы показать, какую хорошую работу я проделал. Об этом мы легко договорились. Три новых дивизии собирались отправиться во Францию. Всего через пару недель немцы в любом случае обнаружили бы их присутствие на фронте. Не было никакой разумной причины, почему бы не сообщить противнику эту информацию немного заранее — особенно, как я уже говорил, по той причине, что предстоящее нападение не было уже никакой тайной для немецкого командования, даже его точное место. Поэтому этот лакомый кусочек информации фактически не причинил бы делу союзников ни малейшего вреда, а мой очевидный блестящий успех, конечно, помог бы мне очень существенно укрепить свое положение.
Я приехал полностью по своей собственной инициативе и не имел никакой связи с секретной службой, уже организованной в Англии. Перед моим возвращением, однако, я позвонил одному человеку, имя и адрес которого я уже знал — именно он пытался передавать сообщения моих неудачных агентов. Странное совпадение, но этот человек был арестован как раз через день, после моего посещения его парикмахерской, которая была его прикрытием!
Мое возвращение в Голландию прошло без труда, и, проведя день или два в Роттердаме, где я «подчистил» свои дела, я помчался назад в Генштаб. При этом я не просчитался, предвидя, что мое приключение получило бы самое полное одобрение, если бы я возвратился с успехом. Пусть моя информация фактически была довольно скудной, это, тем не менее, было уже кое-что абсолютно определенное. Я видел эти три дивизии в их лагерях; я даже установил точную дату, когда их пошлют во Францию; я видел обучение солдат и сообщал, что они были довольно слабы в подготовке, уступая тем, которые сражались под Лоосом предыдущей осенью. Это, конечно, был мой преднамеренный обман, поскольку эти три дивизии были столь же хороши, как любые другие, которые Англия когда-либо отправляла на войну. Мне хотелось обратить внимание немецкого командование на плохое качество будущих наступающих войск, чтобы немцы выделили меньшее количество своих дивизий для отражения этого наступления. В данном случае, фактически, именно так и случилось, но, к сожалению, громоздкие планы британского командования и отчаянное сопротивление каждого, даже небольшого, немецкого подразделения полностью разрушило все надежды, которые я питал в этой связи.