– Ну и дальше что? – Родион скидывает рюкзак. – Где склады?
– Тут, – Таська разводит руками. – Были тут. Когда-то. Где-то.
Коса тянется вдоль берега. Камни крупные, камни мелкие. И горб скалы, который вырастает над водой, словно кит, выбросившийся на берег. Китовья шкура изрезана шрамами, пестрит мхом и лишайником. Пара истлевших столбов отмечает границу.
Далматов направляется к ним, потому что больше идти некуда.
– Да что с тобой творится! – Викушин крик останавливает на полпути. – Что я такого сделала?!
– Прекрати.
– Нет, ты скажи! – Викуша впивается в рукав Родиона. – Не отворачивайся! Скажи!
– Что ты сделала? – Он перехватывает руку, выворачивая ее, и Викуша вскрикивает от боли. – Да ты…
Второй рукой она бьет по лицу, но Родион легко уклоняется от удара, чтобы ударить в ответ. Звук пощечины резкий, хлесткий.
– Сволочь!
Родион разжимает пальцы, отшатывается. Викуша трогает губы.
– Ты… меня…
– Прости. – Родион прячет руки за спину. – Прости, пожалуйста.
Викуша плачет, беззвучно, но явно. Таська смотрит на парочку брезгливо, раздраженно. Она ловит на себе взгляд и улыбается, разводя руками: мол, простая семейная ссора. С кем не бывает?
Бывает. Далматову ли не знать.
– Не плачь, не надо… простудишься… – Родион говорит, как с маленьким ребенком, и это неприятно. А Викуша рыдает все громче, все горше.
И о том, чтобы продолжить поиски, речь не идет. Да и что искать на голом берегу, где камни серы, а волны не способны дотянуться до полосы снега. Зато на полосе этой все еще видны следы ног.
По собственным следам легко возвращаться.
Дом ждет постояльцев. Викуша и Родион скрываются наверху, и все остальные делают вид, будто ничего не происходит. А если происходит – кому какое дело?
– Последний квадрат остался, – Таська подсаживается ближе. – Маяк. Как ты думаешь, перспективно? По-моему, подходящий вариант. Он хотя бы уцелел…
К маяку решено идти утром. А днем Родион уедет – по делам. Он вернется на следующий день и найдет пустоту. К этому времени Далматов поймает пулю и бросится в бега…
Бег по кругу. И остров как точка возврата.
Дом. Кухня. Только люди другие.
Саломея держится рядом, как будто боится оставить Далматова наедине с собой. Она захочет пойти к берегу, побоится отпускать одного. Саломея его жалеет, не понимая, насколько опасна эта ее жалость.
– Нашел что-нибудь? – она садится рядом.
Руки горячие и лоб тоже. Саломея чувствует себя почти нормально, но эта иллюзия здоровья протянет день-два. А дальше – откат. Обострение, как цена иллюзии.
И пневмония во всей ее красе.
– Ничего, – врет Далматов.