«Итак, Майлс Редмонд — зануда, почти инвалид и не пьет», — со вздохом подумала Синтия.
Леди Уиндермир на мгновение перестала забрасывать в рот пищу.
— Южные моря известны своими свободными нравами, — глубокомысленно изрекла она. — Туземные женщины, и все такое… Возможно, ему просто наскучила разгульная жизнь.
Джонатан рассмеялся, Вайолет выглядела заинтригованной, а леди Мидлбо пробормотала:
— Я слышала о нем совсем другое… — Она тут же вонзила зубы в тост, откусила кусочек и принялась жевать с таким усердием, словно это было делом всей ее жизни.
Синтия бросила на нее острый взгляд. Разве разгульная жизнь может наскучить? И неужели Майлс способен на разгульную жизнь?
— Не волнуйся, сестричка. Я пью за нас двоих, — бодро сообщил Джонатан. Подняв свою чашку с кофе, он выпил ее залпом и подал знак слуге, чтобы тот наполнил ее снова.
Джонатан нравился Синтии, но он не был наследником. К тому же он был слишком молод, чтобы задумываться о женитьбе — хотя, наверное, они были ровесниками, — и слишком наслаждался своей молодостью и свободой, чтобы надеть брачные оковы. Со временем он обещал стать таким же красивым, как и его блудный брат Лайон.
Тут в дверях появилась молодая женщина и остановилась в нерешительности. Леди Мидлбо вскинула на нее глаза, затем отвернулась, постукивая длинными пальцами по своей чашке. Казалось, она ожидала кого-то другого и была разочарована. Своего мужа?
— Джорджина! — Вайолет вскочила со своего места. — Господи, когда ты приехала? Дорогая, заходите же! Позвольте представить вам Джорджину Мосгейт, леди Ратленд. Джорджина, положи себе чего-нибудь, пока Джонатан все не съел.
Несколько растерявшись, гости начали вставать со своих мест, кланяясь и приседая.
— О Боже! Прошу вас, не вставайте, — воскликнула леди Джорджина, смущенная своим эффектным появлением. — Я приехала вчера поздно вечером, когда все уже легли спать. Прекрасный день, не правда ли? У меня чудесная комната с видом на озеро. Оно такое голубое… Как небо сегодня, не так ли?
Девушка явно нервничала. И не без причины. Женщины смотрели на нее с любопытством, но не очень-то доброжелательным.
Леди Джорджина была вполне зрелой девушкой, о чем свидетельствовали ее формы, выпиравшие из-под бледно-голубого муслинового платья, и у нее было очень приятное лицо с ясными серыми глазами и белесыми бровями. И было очевидно, что ее никто никогда не обижал. Возможно, именно поэтому она считала окружающий мир уютным местом и не могла даже вообразить, что может быть иначе. В ней чувствовалась безмятежность, которую Синтии хотелось потревожить. Это был не слишком великодушный порыв, но она простила себя, потому что порыв был естественным. Нетронутые поверхности обречены быть нарушенными. Так ложка в конечном итоге вонзается в пудинг, а на свежевыпавшем снегу появляются следы, и все это — к всеобщему удовлетворению.