Вайолет и мисс Брайтли почти добрались до них. Майлс же уставился на пальцы сестры, сжимавшие руку Синтии. Он все еще не мог ясно мыслить, хотя обычно его мысли текли так же свободно, как кровь по жилам.
Впрочем, ему удалось встать — благодаря хорошему воспитанию. Кук и Калпеппер тоже поднялись.
Не решаясь взглянуть на Синтию, Майлс устремил красноречивый взгляд на свою неуправляемую сестру.
— Я не могу обманывать тебя, Майлс, когда ты на меня так смотришь, — посетовала однажды Вайолет. — Это как смотреть в глаза собственной совести.
Майлс тогда рассмеялся. Он умел смеяться, и его братьям и сестре нравилось смешить его.
Но он являлся, пожалуй, единственным человеком, способным заставить Вайолет испытать раскаяние. Отец был к ней снисходителен, Лайон, которого она боготворила, баловал ее, Джонатан дразнил, а их мать приходила в отчаяние от ее выходок. Майлс же был единственным, кто присматривал за ней.
Он имел особый талант присматривать за тем, что любил.
Озорные искорки в глазах Вайолет слегка померкли.
Вот так-то лучше.
— Добрый вечер, джентльмены, — произнесла она приятным голосом, чуть менее радостным, чем могло бы быть, если бы Майлс не осадил ее строгим взглядом. — Я хотела бы представить вам мою дорогую подругу мисс Синтию Брайтли.
Майлс едва удержался, чтобы не фыркнуть при слове «дорогая».
Восхищение на лицах двух заядлых шахматистов было очевидным и трогательным. Они были привязаны к Вайолет — знали ее с младенчества и восхищались ее проделками, — но мисс Брайтли они видели впервые. С минуту они взирали на нее с безмолвным восторгом, прежде чем отвесить поклоны и вежливо поприветствовать обеих девушек.
«Что ж, красота подобна королевскому званию, — подумал Майлс. — Она требует поклонения, а также вызывает благоговение, неприятие и подобострастие — все одновременно. Конечно, все хотят занимать место при дворе — независимо от того, какие чувства испытывают к монарху. Но Синтия — не настоящая красавица. У нее слишком большие глаза и слишком полные губы».
К сожалению, аналитический подход никак не повлиял на то, что происходило с телом Майлса.
Потому что пришла его очередь склониться над рукой мисс Брайтли.
Когда же Майлс снова выпрямился, ему опять пришло в голову, что он не столько видит, сколько чувствует ее. Чувствует так, что даже его кожа, казалось, горела.
Синтия не выказала никаких признаков узнавания, но он ощущал исходившее от нее обаяние — оно обволакивало его словно кокон, и он сразу понял, что оно направлено на него.
Майлс был мужчиной, но не дураком. И если Синтия Брайтли здесь, в Суссексе, к тому же — без мужа или жениха…