Сначала они наткнулись на валяющийся мотоцикл, потом, метрах в пяти, увидели парня. Он был без сознания. Бледное лицо казалось маской. Но не оно останавливало взор. Нога. Кровь на земле. Ступня была оторвана и держалась на каких-то жгутиках. Все оцепенели. Никто не знал, что делать. И тут из темноты в свет фонарей вышел Лева, спокойно присел на корточки и взял ступню… Воропаев почувствовал, что ему дурно, повернулся и услышал жесткое: «Свет!» Он не сразу понял, кто произнес это. Так он и стоял, держа фонарь и отведя голову, сдерживая тошноту, стараясь не думать о том, что происходит там, совсем рядом. Лева тогда спас парню ногу. А девица отделалась парой сломанных рёбер.
– Ты пришел, чтобы рассказать мне, где сокрыто зло? – Павловский смотрел на него все теми же веселыми глазами. – Не верю. Для этого у тебя нет времени. У тебя что-нибудь болит? Что-то беспокоит?
– Да. Сомнения.
– Сомнения к органам не относятся. – Павловский покачал головой. – Скальпелем не удалишь. Да объясни толком, что у тебя стряслось?
Воропаев помялся.
– Пустяк. Переутомился. И, наверно, порядком. Недавно Сталин привиделся.
– Как это привиделся?
– Так. Живой.
Павловский посмотрел озадаченно, сжал губы, и вдруг лицо будто прояснилось. Он захохотал, сочно, раскатисто, легко. Тряслись широкие плечи, трясся его большой живот.
– Так ты что, проверяться пришел? – говорил он сквозь смех. – Насмешил. Проверяться! И крутит… – Он долго не мог остановиться. Поуспокоившись, глянул на Воропаева добрыми глазами. – На свихнувшегося ты не похож. Измотан, это да. Отдохнуть тебе надо. Сердце надорвешь. А насчет Сталина я тебе так скажу: Сталин в каждом из нас. И в тех, кто любит его, и в тех, кто ненавидит. Я вот его ненавижу. А в себе чувствую.
Новый день открывал жизнь после указа. Ничего не изменилось на улицах – катили машины, заполняли тротуары пешеходы. Обычное существование большого города.
Боровицкие ворота пропустили машину внутрь, на то пространство, которое было ограничено кремлевской стеной. Промелькнули Оружейная палата, Большой кремлевский дворец, храмы. Ивановская подставила свою поверхность. Старое здание, в котором заседал еще Сенат, приблизилось. Чугунное крыльцо провело внутрь. Минута, и он вошел в свой кабинет.
Большому шефу срочно были нужны предложения по дальнейшим шагам, по встречам с общественностью. Воропаев работал быстро, легко. Постоянно звонил телефон, Воропаев не поднимал трубку Какие разговоры, когда есть спешная работа? Он чувствовал, что материал получается стоящий. Только не было спокойствия на душе. Занозой торчало где-то на краю сознания – справка для Сталина. Он понимал: глупо ее писать. Но какая-то странная тревога преследовала его, не позволяла отмахнуться, забыть.