Когда мы с Оливером сели вечером обедать, начался дождь. Каждые пять минут небо разрывалось голубыми вспышками молнии. Голова моя разламывалась от боли, и, казалось, сам воздух насыщен электричеством. На Оливера предчувствия также действовали гнетуще. Хотя он сохранил свое обычное спокойствие и вальяжные манеры, в его взгляде я уловила какое-то возбуждение, а Соломону было отдано приказание отодвинуть занавес на окне, чтобы он мог наблюдать за разгулом стихии.
Мне показалось это глупостью. Ураган еще не пришел на остров – и мог и не прийти; но если ветер усилится, то он разобьет стекла в Диаболо-Холл, проникнув в незакрытое окно. Но я не высказала своих мыслей Оливеру. Он не беспокоил меня уже несколько дней, и мне не хотелось его провоцировать.
Встав из-за стола, он подошел к окну и задумался, глядя из него. Дождь и ветер били в раму, небо освещалось всполохами молний, гром напоминал рычание зверя. Оливер стоял, держа руки в карманах, расправив плечи, будто бросая буре вызов. Мне стало тревожно, но я пыталась прогнать страх и не думать о предупреждении Дэниела. Я тихо пробормотала извинение и пошла в библиотеку, но через полчаса, проведенных за чтением, головная боль усилилась, а глаза стало резать – и я была вынуждена отложить книгу.
Оливер был у себя в кабинете. Я постучала в дверь, он отозвался, и я вошла. Он сидел за столом и что-то писал.
– Да, Эмма?
– Я немного устала, Оливер, и пришла пожелать спокойной ночи.
– Очень хорошо, дорогая моя. Спокойной ночи и хорошего сна.
И он вновь склонился над работой. Я закрыла дверь и пошла к себе. Я думала о том, как точно был назван этот дом, по крайней мере, для меня. Вне сомнения, это имя происходило от названия горы Диаболо, но почему так назван был пик – я не знала. Я переступила порог Диаболо-Холла с радостным ожиданием и нашла здесь переодетого дьявола.
Бекки приготовила постель и положила передо мной ночную рубашку. Я разделась, надела ночную рубашку, причесала волосы, заплела две косы и притушила свет. Несколько минут я лежала в постели, прислушиваясь к звукам бури, стараясь вытеснить из головы мысли об Оливере. Я не могла надеяться и не могла даже молить о том, чтобы он обошел меня своим вниманием, поскольку и надежды, и мольбы, – все это означало вновь начать о нем думать. Лучше было думать о том, какие разрушения причинит ураган, если достигнет острова. То был более чистый, легче переносимый страх.
Я заснула. Когда проснулась, комната была освещена ярче, чем прежде. Я лежала на боку и ясно видела, что свет настольной лампы вновь был прибавлен. Часы показывали двадцать минут десятого: значит, проспала я недолго. Буря все еще билась в стены дома, но не стала, по всей видимости, сильнее. Я перевернулась на спину и приподняла голову.