«Не оправдывайся. Разумеется, ты прав. Но все-таки я не понимаю получившегося эффекта. Если не знать, что именно ты использовал, можно предположить второй уровень, причем на грани третьего».
«Вот и Суоко то же самое говорит. Я понимаю не больше твоего, Джа. Возможно, мы просто знаем о ментоблоках куда меньше, чем хотелось бы. Я в одном уверен: первичные дестабилизаторы я всаживал не одну сотню раз, и никогда такой проблемы не возникало. Треморову с Дровосековым почти такие же я сунул одновременно с Шварцманом, но с ними же все в порядке. Ровно тот эффект, который и ожидался, хотя Треморов психопат и маньяк не чета Шварцману».
«Странно. Я попробую пошарить в Архиве. Возможно, там найдутся зацепки».
«Нам не зацепки нужны, а твердое знание принципов работы ментоблоков. Если ты их найдешь, век благодарен буду. Знаешь, у меня все-таки есть предположение насчет Шварцмана».
«Да?»
«Я понимаю, что такое нереально и противоречит всем наблюдениям. Все-таки старый негодяй десятилетия удерживается у власти, и не просто у власти, а на самой вершине. Но все-таки – вдруг у него все еще сохранилась совесть?»
* * *
Отпустив Шварцмана, Председатель несколько минут сидел, неподвижно уставившись в одну точку. Он знал своего подручного долго, слишком долго, чтобы остаться равнодушным к его эмоциям. За всю свою жизнь он еще ни разу не помнил его таким – даже когда они, сначала желторотыми юнцами, а потом и бывалыми людьми, терпели поражение в жестокой подковерной борьбе за власть. В те времена, спустя лишь несколько лет после смерти Железняка, когда проигравшим светила не ссылка почетным послом куда-нибудь в Крым или на Камчатку, как в нынешние изнеженные времена, а вьюга Конлага, железные нервы Шварцмана часто спасали их обоих. И редко когда он позволял своему лицу отразить хоть каплю из того моря эмоций, которые – Треморов знал совершенно точно – случалось, переполняли их обоих.
Сейчас нравы смягчились – н-да, действительно смягчились, не любят вельможные чиновники жить под дамокловым мечом ссылки, мало чем отличающейся от каторги – но, как видно, нервы у друга детства тоже пришли в негодность. В любом случае, с Хранителями – чтоб им ноги переломать в темной подворотне! — надо что-то делать. В отличие от Шварцмана, зачастую склонного к фатализму и мистицизму, Треморов считал себя человеком практичным и решал проблемы всеми доступными ему средствами. В тот день, когда бледный как смерть начальник Канцелярии вошел в его кабинет, сопровождаемый парнем с идиотским погонялом Скайтер, Народный Председатель не испытал ничего, кроме злости. О да, когда он яростно заорал на впавшего в странный ступор Шварцмана, и у него самого вдруг подкосились ноги, пресекло дыхание и прихватило сердце, он испугался. Испугался не Хранителя, его загадочной силы, его брезгливой улыбочки, а того, что ненароком допустил ошибку, за которую придется расплатиться тем единственным, что нельзя исправить – своей смертью.