Новый импульс сражению придало появление прокаженных. Второй раз распахнулась дверь.
На миг Жан Корню, в полных доспехах, кроме шлема, застыл на пороге, заполнив собою дверной проем. Затем, обнажив меч, он вошел, а за ним ввалилась толпа страшных, обезображенных шрамами воинов – прокаженных рыцарей и сопровождавших их монахов нищенствующего ордена. Измученных мамлюков было меньше числом, а главное – они испытывали ужас перед новым противником. Даже давадар, который поначалу пытался избегать единоборств, попал в затруднительное положение и сражался, вынужденный защищать свою жизнь. Казалось, уже близка победа Кошачьего Отца – и Жана Корню.
Потом, совершенна неожиданно, сражавшиеся разошлись. Послышались хриплое дыхание измученных людей и изредка повторявшиеся всхлипывания раненых. В третий раз были силой открыты ворота Дома Сна – на сей раз стражей султана. Не менее сотни мамлюков ввалились во двор и рассыпались по дому. Сначала один эмир, потом другой пробрались, работая локтями, в концертную комнату, где Кошачий Отец и Жан Корню уже стояли бок о бок. Наконец вошел сам Кайтбей, а за ним протиснулась в уже переполненную комнату свита. Мамлюкские охранники с обнаженными мечами выстроились вдоль стен.
Султан молча, в гневе воззрился на Кошачьего Отца. Тогда заговорил Отец:
– Приветствую вас. Меня огорчает то, что султан вынужден застать в моем доме такой беспорядок.
Застонал умирающий.
– Мы не были готовы к вашему визиту.
– А мы не ожидали, что вы не примете приглашение, которое мы прислали вам с давадаром.
– Как раз теперь я спешу подчиниться.
– Не стоит себя утруждать. Суд над вами мы устроим здесь.
– Суд надо мной? Кто обвиняет меня и в чем я обвиняюсь?
– Фатима, женщина, обвиненная в убийстве, представ перед нами, заявила о своей связи с вами и обвинила вас в подготовке заговора с целью свержения правительства.
– Вызовите эту свидетельницу, дабы я мог опровергнуть ее лживое заявление.
– Ее больше не существует.
– Тогда никто меня не обвиняет и я ни в чем не обвинен.
– Вы дерзите. Есть и другие обвинения, и мы нашли других свидетелей.– Затем, обращаясь к мамлюкским охранникам: – Пускай приведут во двор тех двоих.
Все толпой спустились во двор, где в окружении охранников-хазакиев, перед черным паланкином, который покоился на плечах у нубийских невольников, стояла женщина, закрытая чадрой и облаченная в черное.
Давадар лениво показал на нее:
– Женщина эта обвиняет Жана Корню, известного на Западе как Великий Магистр бедных рыцарей Святого Лазаря, в убийстве Грязного Йолла, сказителя, знаменитого на весь Каир, но она также обвиняет Кошачьего Отца в том, что он «посадил Йоллу на спину обезьяну» – сие последнее выражение является, полагаю, малоизвестной частью криминального арго.