— Я пытался быть любезным! — На сей раз он был оскорблен не на шутку, хотя и решил не обращать внимания на чудовищно неподобающее выражение в устах леди.
— Вам виднее, — с холодным вызовом заметила Эммелайн и, пожав плечами, направилась к дому.
— Вы самая ужасная женщина из всех, кого я знаю, — крикнул Конистан ей вслед.
Когда Эммелайн лишь рассмеялась в ответ, он, не желая покидать поле боя, догнал ее и пошел с нею рядом. Было ясно, что она останется глуха к любым новым доводам, поэтому Конистан предпочел переменить тему разговора и обратиться к ней с тем, за чем пришел.
— Похоже, я проявил невнимание к соблюдению общепринятых правил. Я ведь шел к вам с определенной целью, если вам угодно знать. Хотел попросить у вас платок, если он еще никому не обещан.
Эммелайн замедлила шаг и обернулась к нему.
— Ну, если я такое чудовище, как вы говорите, милорд, то вы-то уж точно самый невыносимый человек из всех, кого я когда-либо знала. Не слишком лестно сознавать, что только в последнюю минуту вы спохватились и вспомнили о моем платке.
— У меня просто времени не было, — запротестовал Конистан, умоляюще вздымая руки. — Вспомните, ведь я был занят подготовкой участников скачки! Мы упражнялись целыми днями.
Эти слова, казалось, заставили Эммелайн немного смягчиться.
— Верно, вы были заняты, — согласилась она. — И я хотела выразить вам свою глубокую признательность за ваши труды. Но дело в том, что мой платок уже у Соуэрби. Он попросил его еще в воскресенье, — с этими словами она вновь направилась вперед по тропинке.
По мере приближения к крыльцу Эммелайн ощущала все большее облегчение от того, что Конистан не последовал за нею. В последнее время всякий раз, как она оказывалась в непосредственной близости от него, у нее начиналось сердцебиение, притом настолько сильное, что она опасалась, как бы, в один прекрасный день он не спросил у нее, что это за странный звук.
Даже сейчас, укрывшись за дверями утренней столовой, она слышала, как громко бьется ее сердце, а почему — неизвестно. Единственной причиной могли быть настойчивые ухаживания Конистана. Он использовал целый арсенал трюков, чтобы разбить воздвигнутые ею оборонительные сооружения, и некоторые из его методов, — например, его манера стремительно кружить ее в вальсе по бальному залу, — оказывали сильнейшее воздействие на ее чувства.
Эммелайн торопливо поднялась к себе в спальню и, закрыв за собою дверь, в изнеможении прислонилась к ней спиной. Никогда раньше ей не приходилось следить за каждым своим словом и шагом. Она осторожно потерла руку. Сердце колотилось с прежней силой, больно ударяясь о ребра. Слава Богу, хоть эта боль проходит. «Господи, пусть она пройдет навсегда! Молю Тебя, не дай моим костям и суставам скрючиться, как у мамочки! Дай мне познать любовь!»