Она замерла возле его губ, и он почувствовал вечерний бриз на своем плече, нежную струйку ее дыхания у своего рта. Он позволил бы ей сделать это. Он не сопротивлялся. Но она удерживала себя. Если она возьмет на себя инициативу, то он останется невинным. Однако его сердце колотилось о грудную клетку, а он твердил себе, что это ложь, которой нельзя верить. Теперь, в темноте, начинала зарождаться паника. Он хотел поцелуя. Могла ли она дразнить его сейчас, на этом краю интимности? Он открыл глаза в ее улыбку и подвинулся на те миллиметры, на которые ей и было нужно.
Ее губы оказались пересохшими, но и его тоже. Они терлись друг о друга робко, нервно, притворяясь, что у всего этого может оказаться целомудренный исход. Их уста повстречались для спокойного изучения друг друга, однако дрожь возбуждения уже просочилась струйкой сквозь их тела. Она высунула язычок и коснулась его. Влажный и чудесный, он проник сквозь его задрожавшие губы, покрыв их влагой. Ее язык ударился об его зубы, твердый, любопытный, и Роб громко застонал, когда ощутил его вкус. Она подняла ладони и обхватила его щеки, а он протянул свои, как бы защищаясь от нее, их пальцы нежно повстречались в этой стыдливой прелюдии назревавшей бури. Они прижались друг к другу, жаждущие испить один другого, утонуть во влажной страсти. Роб почувствовал радость, когда мысли ушли прочь. Его рассудок померк. Тело одерживало верх. Он попал в простой мир сложных удовольствий. Наконец он стал свободен и мог чувствовать свои желания, и его рот пил девушку, освободившую его. Кровь бешено неслась по венам, клокоча и пульсируя. Лайза простонала в его губы, когда ее язычок вторгся к нему, и он ответил своим поцелуем, используя силу своих рук, чтобы привлечь ее в него, с силой врываясь своим языком в ее рот в необузданном порыве страсти. Она отпрянула при его натиске, он наклонился над ней и, отталкивая ее голову назад, со всей жадностью своего желания обрушился на нее. Зубы клацнули, языки прижались, и приливы слюны слились воедино, когда они сражались, чтобы глубже проникнуть в тела друг друга, чтобы нежиться и роскошествовать в жаркой и влажной интимности. Не осталось ни стыда, ни боязни, что их обнаружат. Мир ушел от них прочь. Реальным оставался только поцелуй.
Она сама оторвалась от него, толкнув в грудь руками и выгнув шею. Пот поблескивал у нее на лбу в угасавшем вечернем свете. Ее влажные губы, скользкие от томления, приоткрылись. Грудь, тоже покрытая влажным сиянием, в восторге и возбуждении вздымалась под хлопковой тканью ее абсолютно черного платья.