— Еще Пруст предостерегал, — сказал Геллер с мстительной улыбкой. — Помните? «Все мужчины кончают тем, что начинают заниматься делом, в котором они вторые по мастерству». — Он не стал дожидаться ответного укола. — О… Мне нужно пойти поздороваться с Сьюзен Магрино и посмотреть, кто еще явился на прием. Увидимся позже, Криста. Прощайте, мистер Стайн. Вы прекрасно выступили сегодня с речью. О, да, да… — Льюис Геллер унесся прочь от потенциального конфликта.
— Вы знаете этого человека? — спросил Питер.
— Немножко. А вы? Он издатель, причем процветающий.
— И делает кучу денег…
— У меня возникло ощущение, что вы не очень-то одобряете это?
— А вы? Ведь вы повернулись спиной к Голливуду?
— О, да. Я отпихнула ногой «американскую мечту», которую Санчес обнаружил в конце «американской дороги».
— Не следует путать грезы с кошмарами.
— А разве плохие грезы это не кошмары?
Питер Стайн улыбнулся семантическому жонглированию. Эта девушка оказалась не только импозантной, но и умной.
Не такое уж и редкое сочетание, как принято думать, но обнаружить его всегда бывает приятно.
— А вы живете здесь, в Майами? — Он резко переменил тему. Ему хотелось больше узнать о Кристе Кенвуд.
— Да. У меня дом на Звездном острове. Я здесь уже около трех месяцев.
— Ну, вы уже совсем стали аборигеном. Вы прибыли сюда вовремя. Майами сейчас на подъеме.
— Я вижу. Он преображается, масса перспектив. Наблюдать за этим — огромное удовольствие, хотя боюсь, что я уже достигла такого возраста, когда «удовольствие» предполагает весьма суровую работу.
— Замечательно, когда кто-то вроде вас говорит подобные вещи. Я не могу не согласиться с вами целиком и полностью. Если подобные слова говорю я, все думают — «жалкий идиот». А вот о вас так никто не смог бы подумать.
— Благодарю вас, — сказала Криста. Она была смущена. Ее щеки пылали. — А вообще-то сегодняшний вечер на редкость хорош. И прием удался. Я просто всем наслаждаюсь.
— Пожалуй, я тоже. — Он засмеялся каким-то горловым смехом, и широкая улыбка осветила его лицо.
Они говорили друг другу простые вещи, однако чувствовали какой-то дополнительный смысл в словах друг друга.
Криста старалась разобраться в своих мыслях. Она беседовала с этим человеком от силы минут пять, но ей казалось, что она способна написать о нем целую главу. Ее не оставляло ощущение, что Питер Стайн был родственной душой. Внешне они казались противоположностями, но где-то в глубине, где протекала его сущность, река ее жизни сливалась с его. Оба они были людьми, одержимыми своими целями, желанием выиграть и продемонстрировать победу окружающим. Это делало их похожими. Она видела это по его беспокойным глазам и по тем подспудным значениям, которые льнули к его словам. И, разумеется, все это содержалось в его книге, которую она прочла, в его репутации и в тех вещах, которые рассказал про него Льюис Геллер. Его замечания делались специально, чтобы унизить Питера Стайна в глазах Кристы, однако вместо этого они усилили его обаяние. Однако, если в своих душах Криста и Питер и играли одинаковую мелодию, то все же играли ее в различном темпе и на разных инструментах. И это служило источником восхитительной напряженности. Каждую секунду Криста ощущала, что балансирует на грани спора с ним. Достаточно одного ошибочного или неосторожного слова, одного неуместного предложения, одной неподходящей эмоции, и мистер Питер Стайн не пропустит этого. Он, может, и не хотел этого, однако во время разговора все равно не удержится. Потребность говорить то, что думает, возможно, и не составляла для него удовольствия, но была абсолютной необходимостью. И, странное дело, она не боялась ни его самого, ни его острого языка. На самом деле какая-то частица ее стремилась испытать себя, общаясь с ним. А порочная, капризная частица ее «я» не могла никак дождаться, когда увидит вспышку огня и искры здесь, на крыше, когда пылающее солнце исчезнет в мармеладной дымке, и рок-музыка загремит в теплом ночном воздухе.