— Зачем?
— Действительно, зачем? Я ведь в тайне все держала, словно не опухоль у меня, а срамная болезнь или проказа. Не хотела, чтобы люди относились ко мне с брезгливой жалостью.
— Потому что сама людей презираешь.
— Неправда!
— Правда! Человек больше всего не любит в других собственные недостатки. И меня никогда ты по-настоящему любить не сможешь, потому что я всегда буду напоминать о страшном грехе.
— Это ты у какого-нибудь Фрейда с арктикой вычитала?
— При чем здесь Арктика?
— Арктикой в народе лысину называют. Видишь, как много ты еще не знаешь. И Фрейд тебя всему не научит.
— Твой случай и без Фрейда ясен. На краю жизни хочется обрести покой и прощение.
— Хочется, — кивнула Мария Петровна.
— Вернись к параграфу первому своего устава, — посоветовала Ирина.
— Какого устава?
— По которому ты жила. Параграф первый — у меня нет ребенка. Параграф второй — если ребенок все-таки есть, смотри параграф первый.
— Думаешь, старые анекдоты перефразировать остроумно? Ира, ты сказала про край жизни… Понять чувства человека, который одной ногой в могиле…
— Они мне неинтересны, твои переживания. Но как врач, я должна сказать…
— Не боишься на себя грех взять?
— Какой грех?
— Руку матери умирающей оттолкнуть. Мария Петровна протянула через обеденный столик руки ладонями вверх, надеясь, что Ирина вложит в них свои ладошки. Ирина демонстративно убрала руки за спину.
— Двадцатый раз тебе повторяю: нет у меня матери! И в моей мелкой, как ты считаешь, душонке для тебя не найдется ни любви, ни сострадания, ни уважения — ничего!
Мария Петровна оперлась локтями на стол, сцепила пальцы, прижалась к ним подбородком.
— И за гробом моим не пойдешь?
— С того света подсматривать собираешься? Не выйдет. За бананами тоже ко мне не присылай.
— Это жестоко. Может, справедливо, но очень жестоко и больно. Ирина, у меня ведь квартира, большая, министерская. А вы теснитесь, друг у друга на головах сидите. Я ее, квартиру, вам, а вы, а ты… внук…
— Теперь ты пытаешься меня подкупить.
— Пытаюсь.
— Напрасно. Что касается квартиры, она все равно мне отойдет. Я — единственная наследница, других детей и родственников нет, материнства тебя не лишали, и сама ты от него не отказывалась, так что по закону после твоей смерти квартира — моя.
— И ты это давно знала?
Мария Петровна откинулась на спинку стула, зажала голову руками, словно хотела удержать рвущиеся наружу горькие и страшные мысли.
— Естественно, — пожала плечами Ирина.
— Заранее все спланировала?
— Если в нашу суматошную жизнь не вносить элементы планирования и организации, она приобретет характер хаоса.