Спросил монаха грозный муж:
«Не знаешь ли ты, сколько душ
из мерзости телесной
мной были освобождены
и, значит, вознаграждены
обителью небесной,
чтобы туда вселиться?»
Когда блажен тот, кто убит,
не должен ли весь их синклит
за Дракула молиться?
Без всяких россказней пустых
он, Дракул, делатель святых
вне всякого сомненья.
Не он один ли вправду свят
из всех, кого на свет родят.
К чему тут объясненья?
«Вы так не вознесетесь, —
сказал брат Михель, — господин,
спасти вас может Бог один.
Покайтесь и спасетесь».
Брат-вратарь Ганс предстал пред ним.
Рек Дракул: «Что ж, поговорим!
Скажи мне откровенно,
что будет, господин монах,
со мной в грядущих временах». —
«Дождешься, несомненно,
ты вскоре вечной муки, —
сказал монах, — убил, злодей,
безвинных много ты людей,
в крови купая руки.
Ты все еще здесь потому,
что дьяволу ты самому
внушаешь отвращенье.
Я знаю, смерть мне предстоит,
тобою буду я убит,
но ты не жди прощенья.
Жизнь для меня лишь бремя,
но ты меня не прерывай!»
Рек Дракул: «Говори давай!
А я тебе дам время,
кол тоже может подождать».
Сказал монах: «Ты лютый тать!
В деяньях душевредных
ты заводила-атаман,
ты, кровопийца, ты, тиран,
зачем терзаешь бедных?
Невинно осужденных,
беременных казнишь, скажи,
ты за какие мятежи
казнишь новорожденных?
Трехдневных и трехчасовых
не оставляешь ты в живых,
всех на кол ты сажаешь;
тебе не причинивших зла
ты губишь, лишь бы кровь текла,
в кровь руки погружаешь,
как будто бы здоровью
она потребна твоему:
непостижимое уму
питанье чистой кровью.
Откуда злоба у тебя,
что множится, людей губя,
ты растолкуй попробуй».
Ответил Дракул: «Не таю.
Предусмотрительность мою
ты называешь злобой.
Труд без нее напрасен.
Обрубишь ветки на стволе,
а цепкий корень цел в земле
и, стало быть, опасен.
А если корень цел, тогда
возобновляется вражда
под видом новых веток,
и как себя ни береги,
выходят злейшие враги
из бывших малолеток.
Нет, лучше корни эти
я выжгу все, в конце концов,
иначе будут за отцов
мстить выросшие дети».
Монах сказал ему: «Злодей,
подумай о душе своей,
считай, что жизнь ты прожил.
Напомнив о кровавом псе,
против тебя восстанут все,
кого ты уничтожил.
Дойдет их вопль до Бога,
хоть был, глупец, ты в жизни глух,
и в ад отправится твой дух,
туда тебе дорога».
Строптивых Дракул не щадил,
монаха на кол посадил
он собственной рукою,
но кол воткнул ему не в зад,
а в мозг на необычный лад,
чтоб карою такою
над прочими врагами
торжествовать, чтоб на глазах
у них подольше был монах,
торчавший вверх ногами.
Тот кол был пред монастырем.
«Такою смертью все умрем», —
монахи полагали,
и, право, может быть, не зря.
Со страху из монастыря монахи убегали.