Люччи вздохнула.
— Когда‑нибудь ты узнаешь, как сильно заблуждаешься. А за заботу об Элси спасибо. Этого я никогда не забуду.
— Лучше бы ты тогда не забывалась, — буркнул Арни.
На это она упрямо произнесла:
— Я ни в чем перед тобой не виновата.
— А кто виноват? Я?
С точки зрения Люччи, именно так все и было. Впрочем, с одной оговоркой: ей с самого начала не следовало соглашаться с тем, что после свадьбы они с Арни поселятся там, где он жил постоянно, — в родительском доме, большом, богато обставленном особняке, находящемся близ Джерси. Но в ту пору Люччи была ослеплена любовью к Арни, просто обожествляла его. Она даже не очень‑то задумывалась над тем, почему такой состоятельный человек, как Арнольд Кауфман, не хочет создать собственное гнездышко. Важнее всего для нее являлось то, что они были вместе. И если бы Арни не уезжал так часто по делам, не оставлял ее наедине с Бертой, своей матерью, — его отца, Курта Кауфмана, к тому времени уже не было в живых, — никакой трагедии не произошло бы.
Люччи не сразу, но все‑таки поняла, что Берта недолюбливает ее. До мозга костей пропитанная идеей чисто немецкого педантизма, та очень настороженно отнеслась к девушке, которую Арни назвал женой и привел в дом.
Стройная смуглая красавица с буйными темными локонами и искрящимися карими глаза‑, ми, Люччи представлялась Берте вызывающе яркой. Не такой виделась ей супруга Арни.
Она не понимала, почему сын остановил выбор на смазливой итальянке. Разве в их кругу мало приличных девушек из немецких семей? Берта с ходу могла бы назвать с десяток имен.
Сама она и ее покойный муж Курт были детьми немецких иммигрантов, которые, не приняв гитлеровский режим, перебрались в Америку. Оба получили в детстве традиционное немецкое воспитание, которое Берта привыкла считать единственно правильным. То же мировоззрение она старалась привить и своему Арни. В общем и целом ей это удалось. Однако сделанный сыном выбор спутницы жизни вызвал у Берты недоумение, которое затем переросло в раздражение, а позже — в открытую неприязнь.
Но Берта была слишком умна, чтобы при сыне показывать истинное отношение к невестке. Когда они собирались за обеденным столом, с бледных уст Берты не сходила улыбка. Иные назвали бы ее постной, однако на это можно было возразить, что, мол, такая у человека внешность. Действительно, худая, с впалыми щеками и несколько вытянутой физиономией Берта Кауфман производила такое впечатление, будто радости жизни ей давно не милы, а что касается отношения к окружающему миру, то он не оправдал ее ожиданий, а потому вообще не заслуживает внимания.