— У нас соревнования.
— Оклемается к соревнованиям. А у твоего что?
— На холке.
Она, как привязанная бегала за Мишей, пока он ходил из денника в денник, натыкалась на него, заставляла спотыкаться.
— Через перегородку поцапались. — Миша похлопал ладонью по бетонной стене между денниками. — Молодцы… Скажу Петровичу, пускай их разведет.
Эля кивала, с важностью хмурила брови.
— Ну, ты, убийца лошадей, неси мазь, лечить будем.
— Чего это я сразу убийца? — обиделась Эля.
— Я рад, что по поводу лечения наши взгляды совпали. Иди!
Она отправилась в каптерку, покопалась в шкафчике с лекарствами, выудила с нижней полки большую банку с белесой мазью.
«Убийца лошадей…» Что он хотел сказать? Кого она еще убила?
Выпала в коридор, забыв закрыть шкафчик. Жирная по бокам банка пыталась выскользнуть из рук.
В этот раз топот копыт она услышала потом. Сначала увидела. В размытом осеннем свете, падающем из открытой двери конюшни, застыла лошадь. Она уже была готова выйти, но почему-то остановилась, глянула назад, через плечо. Мотнулся рыжий хвост. Задняя нога, словно специально протащила конец подкованного копыта по камню пола. Как по душе царапнула.
— Кутузов? — прошептала Эля.
Голос чужой, руки немеют. Она не чувствует банку, хочется присесть, привалиться спиной к чему-нибудь твердому.
Лошадь отвернулась. Цокнула подковами, переступая с ноги на ногу, опять процарапала по камню.
— Кутузов…
Эля шевельнулась. Свет стал неожиданно ярче, словно в конюшне включили электричество. И прямо сквозь коня к Эле побежал мальчик. Маленький совсем. Лет шесть, наверное. В зеленой шапочке и оранжевой куртке.
Конь вышел на улицу, свернул к плацу.
— Кутузов!
— Потеря!
Она врезалась в Овсянкина, банка покатилась по полу.
— Чего? — Эля еще оглядывалась, она еще искала глазами любимого коня.
— Потеря, говорю. — Овсянкин был серьезен.
— Какая потеря?
Что она спрашивает? Конечно, потеря! Да еще какая!
— Лошади поцапались, — прошептала она.
— Новую кобылу к нам ставят. Потеря зовут. А ты чего орешь?
— Кутузов показался…
Альберт Овсянкин за лето здорово вытянулся. Загар обозначил скулы, рассыпал по носу и щекам веснушки. Он отрастил длинные волосы, и теперь они мягкой волной обрамляли лицо, подчеркивали глубину темных глаз. Тонкий прямой нос, линия губ, резкий росчерк темных бровей. Словом, ничего интересного. Но сейчас она смотрела на Альку, словно ожидала увидеть кого-то другого? Может, все того же худенького кудрявого мальчика, некогда боровшегося с Лёником, а не верзилу с вечной ухмылкой на губах.
— У тебя глюки! — прошипел он, проходя в денник к Ликбезу.