Перед глазами было окно. Она уже стоит? Когда успела? Третий этаж. Деревья. Где-то она уже видела эти деревья. Все это было давно, а потому неправда.
Овсянкин, Овсянкин. Нет, не будет ничего. Не пустит она никого в свою жизнь, которую последний год так старательно выстраивала, кирпичики клала, заборчики выравнивала. Не потерпит она нового предательства. Их уже было достаточно. Когда все закончится, когда он ее бросит, как она будет ходить на конюшню? Или заставит ее искать другую спортивную школу? Нет, нет, пускай лучше так, как есть. Скоро соревнования. Они все решат.
Зазвонил сотовый.
Овсянкин.
Эля подержала в руке вибрирующий телефон. На экране трубочка скакала, от нее во все стороны разбегались молнии.
Нет. Эля нажала «отказ». Трубочка на экране успокоилась.
Глава десятая
Бесчувственность
Зрителей не баловали, лавки не расставляли. Родители толпились вокруг плаца за выгородкой, выбирали места поудобней, настраивали камеры. Миша последний раз прошелся граблями по песку, похлопал ладонью по препятствию, проверил крепление.
Овсянкин стоял с девушкой. Невысокая, полноватая, улыбчивая, лохматые темные волосы. Толстовка и джинсы. Вместе они смотрелись глупо. Долговязый Альберт в костюме для верховой езды — бриджи, черные сапоги, фрак, в руке каска, — и низкая мешковатая — она. Очень глупо. Просто по-идиотски.
Девушка постоянно улыбалась, словно у нее была специальная программа — тянуть губы, демонстрируя неидеальный прикус.
Эля двадцать пятый раз пригладила гриву Ахтубу. Конь недовольно дергался, звенел трензелем, перекидывая железное звено через язык.
— Дырку протрешь!
Миша как всегда был бодр, с резкими решительными движениями. Быстрый взгляд, улыбка в бороду.
— Я узнал, ее зовут Вилька. С Алькой сочетается.
— С килькой она сочетается.
— Поссорились? — понимающе хмыкнул тренер, закуривая и вставая так, чтобы дым не тянуло в конюшню.
— Мы не мирились, — мрачно произнесла Эля.
Миша кивал. Смотрел. Эля краснела. Девушка улыбалась.
— Ничего. — Миша как бы между делом проверил копыта коню, прощупал колени. — Может, это сестра. Двоюродная.
— Мне плевать!
Эля раздраженно смотрела на взрослого. Что он лезет? Что он вообще в этом понимает?
— Ну да… — легко согласился Миша. — Что делаешь в каникулы? Петрович дает лошадей катать детишек в парке. Будешь работать? Половину тебе, половину конюшне.
— Буду, — выдохнула Эля.
Стало легче. Словно шарик внутри сдулся. Что-то она последнее время быстро раздражается. Надувается и сдувается. Может, ее прародителями были не обезьяны, а баллон с гелием?
А на плацу Семен Петрович двигал тронную речь для родителей и администрации района. До конюшни долетало уверенное «бу-бу-бу».