Секретарь русского консульства в Порт–Саиде и уполномоченный Императорского Православного Палестинского Общества Андрей Петрович Пчелинцев, действительно оказался очень молод и очень вежлив.
— Как обстановка в городе? — спросил его Арсенин сразу же после знакомства. — Это я к тому, можно ли моряков на берег отпустить?
— Все как обычно, Всеслав Романович! — ответил Пчелинцев серьезно. — В городе спокойно, местные жители чтят не флаги, а единственно лишь златого тельца, ну а с болезнями все спокойно — летом была вспышка чумы в Александрии, но у нас, слава Богу, не единого заболевшего.
— Вот и славно, — улыбнулся капитан. – Пусть команда отдохнет, истосковались люди по берегу. А если русскому матросу официально не дать пар выпустить, он по простоте душевной такое отчебучить может, что только держись…
Вечер того же дня. Набережная гавани Порт–Саида
— И вот шо я ишо вам скажу напоследок, селедки тухлые, — прорычал боцман, глядя на две короткие шеренги матросов «Одиссея», сдержанно перешептывающихся и пересмеивающихся в ожидании волшебного слова «Свободны!». — Викентий Палыч вам своё напутственное слово перед сходом на берег сказал, а я добавлю и, если надобно будет — прям в рыло! До исподнего не пропиваться! А то знаю я вас, оглоедов, щас же по кабакам пойдете…
— А сам–то ты, Артемий Кузьмич, куды направишси? – прервал ворчание боцмана озорной выкрик из второй шеренги. — Ой, не в кабак ли?
— А ён в енту, как яё, в дисгармонь, да нет, в фи–лар–монью, мать яё яти, пойдёть, — поддержал кто–то вопрошавшего. — Или в оту, шоб ей пусто было, в бябляотеку! Во!
Дружный хохот из трех десятков глоток, заглушивший продолжение речи двух весельчаков смолк так же мгновенно, как и возник, когда боцман обвел строй мрачным взглядом.
— Филька! Энто ты никак сумничать решил? – Ховрин безошибочно ткнул прокуренным пальцем в сторону насмешника. — Так вот шо я тебе скажу, паря! Даже если, упаси Хосспыдя, сам архангел Гавриил спустится к тебе из своей душегубки и скажет: «Сёдни последний день и ты, матрос, пей–гуляй, как твоя душа пожелает!», а ты, шанглот на мудах, всё своё добро в кабаке спустишь, я тя даже в чистилище найду и так твою рожу паскудную отрихтую, шо мы потом твою бошку сильно вумную заместо кнехта пользовать будем!
— Да ты не серчай, Артемий Кузьмич, — раздался испуганный голос. — Я ж не со зла, я так, обчество повеселить…
— Тож мне, обчественный старатель нашелся, — буркнул боцман чуть более благодушным тоном. — Так вот, обчество! Один раз скажу — больше повторять не буду! Форменки да сапоги не пропивать! В остальном — как знаете, не дети малые я чай… И вот ишо шо! В драки не встревать! — довольно ухмыльнулся боцман, глядя на оторопевших матросов.