Свободный конец я швырнул вверх, к потолку. Это дало нам несколько секунд, чтобы проскочить мимо нее. Обездвиженная гадина лишь противно шипела.
Мы влетели в туннель, оставив слизняка ни с чем.
Теперь ребенок плакал безостановочно. Капюшон упал с головы женщины, и я понял, что не ошибся — ее лицо было очень красиво. Я взглянул в ее расширенные от страха глаза и, убирая кинжал в ножны, успокоил:
— Опасность миновала. Все хорошо.
— Это была душа? — просипел Иржик, сжимая шест, точно тот мог его спасти. — Я видел что-то…
— Когда страж работает, порой их становится видно.
— Ты убил ее?
— Нет.
Больше он вопросов не задавал.
Ребенок наконец затих, а потолок начал с катастрофической скоростью опускаться. Река ныряла под нависающую скалу.
— Вниз! — Информатор бросил шест, упал на спину, вытянувшись.
Женщина положила ребенка и легла рядом. Я с грехом пополам разместился на самом краю. Места не хватало. Пугало спрыгнуло в воду, хотя ему-то камень повредить ничем не мог.
Чувствуя спиной неровность бревна, я смотрел, как в двух дюймах от моего лица проплывает шершавый потолок. Голову поднять было невозможно, так что оставалось слушать, как шумит вода.
Подумалось, что я-то знаю — выход есть, а каково было тому, кто проплыл здесь впервые? Ему оставалось лишь молиться.
Камень перед глазами внезапно превратился в бледно-серое рассветное небо. Плот выплыл на большую воду, закачался сильнее. В лицо дохнул свежий, ледяной ветер. Мне показалось, что сильно похолодало.
Иржик уже стоял на ногах, пытаясь шестом дотянуться до дна, но Будовица была широка и полноводна. Я понимал, что он хочет как можно быстрее пристать к более низкому берегу, хотя опасность того, что нас кто-то увидит, минимальна. Все еще слишком темно.
Мы находились на излучине реки, и город отсюда можно было рассмотреть с большим трудом. Он вот-вот должен был скрыться за поворотом.
Черные силуэты церковных шпилей, еще более черные и широкие тени — дымы пожаров, смешивались между собой и тянулись вверх. Колокола звенели слабо, истерично. Захлебываясь.
— Вы спасены, ваша милость, — сказал я. — В отличие от вашего города и тех, кто сейчас умирает за вас.
Секунду он молчал, затем снял капюшон.
— Когда ты догадался? — спросил у меня князь Млишек Жиротинец своим обычным голосом.
— В колодце, — сухо произнес я, заметив на низком берегу Пугало, которое, привстав на цыпочки, тоже наблюдало за пожарами. — Руки вашей жены слишком нежны и аккуратны для спутницы кожевника и того грязного дома, где я недавно побывал. Да и черты лица… Я знаю, как выглядят благородные чергийки. Относительно вас я бы не догадался. Хороший расчет. Вы ничуть не отличались от кожевника. Плащ, капюшон, сиплый голос.