— Оглядись вокруг, Проповедник. Мир полон опасностей. В нем полно ведьм, иных существ, инквизиторов, фанатиков, безбожников, насильников, убийц, наемников, солдат и праведников. Почти каждый из них заслуживает смерти. И почти каждый продолжает жить дальше. Избавь меня от участи вершителя судеб. Я и так частенько этим злоупотребляю.
Проповедник разочарованно махнул рукой:
— В этом весь ты. Признайся, что ты просто пожалел девчонку и не захотел, чтобы она угодила на жаровню инквизитора.
Я взялся за кирку:
— Ты бы и вправду закричал, если бы мог?
— Нет, — помолчав, ответил тот и, словно стыдясь этого слова, пробормотал: — Не стоило начинать этот разговор. Теперь ты еще решил стать гробокопателем и разорителем могил. Узнать тело будет сложно. Оно изуродовано.
— У Кристины нет двух первых фаланг на среднем и безымянном пальцах левой руки.
— А если там вообще нет пальцев?
Я чертыхнулся на это и поднял кирку, собираясь долбить промерзлую землю.
— Не стоит, страж.
Сестра Сесилия, до этого прятавшаяся за склепом, вошла в круг света фонаря. В мирской одежде она больше не походила на монахиню, и ее рыжие волосы были собраны в хвост.
— Значит, это все-таки ты, — усмехнулся я. — Пришла довершить то, что не получилось сделать на мосту?
Она покачала головой:
— Нет. Не за этим. Прости. Я испугалась, когда ты появился у монастыря, и действовала не подумав. Я рада, что ты оказался защищен.
— Он тоже рад, чертова ведьма, — раздраженно произнес Проповедник, но Сесилия его не услышала.
— Тогда зачем ты здесь?
— Попрощаться с ней. — Она, игнорируя меня, шагнула к могиле. — Не знаю, кого ты ищешь, но ее здесь нет. Там лежит одна из нас.
— Ты убила из-за нее. Кем она была тебе?
Ведьма покачала головой:
— Человеком. Сейчас это большая редкость. — Она заметила, как я прищурился, и грустно улыбнулась. — Ты недоумеваешь, зачем я все затеяла, раз она мне чужая?
— Да.
— Потому, что одна грязная свинья сделала это и не должна была оставаться безнаказанной. Никто в монастыре не знал, что случилось. Настоятельница думала, что она просто ушла, сбежала. Но не я.
— И ты решила стать палачом.
— Судьей. Я восстановила справедливость. Думала, что восстановила. — Ее плечи поникли.
— Бургграф мертв. Не это ли, по-твоему, справедливость?
Ее смех был горьким, а в глазах блестели слезы.
— Уходи, страж. Я хочу побыть одна.
— Тебя будут искать. Кто-нибудь из твоих сестер рано или поздно сдастся под пытками и скажет, что инквизиторы не поймали одну монахиню.
— Мир велик. Даже они не смогут меня найти. На все воля Господа.
Я ничего не ответил ей, подхватил заступ, оставил фонарь и пошел прочь. Она отомстила, но на огне и дыбе сейчас за это расплачиваются другие.