Коп-«запевала» глубоко внедряется теперь в его личное пространство:
— В последний раз: подтвердите, что вы...
— Да, да, Мейсон Майкл Старки. Убери свою поганую рожу, у тебя из пасти воняет!
Личность подтверждена, и коп с девичьими губами достаёт три цветных бумажки: белую, жёлтую и розовую.
— Значит, вот как это делается? — Голос Старки слегка дрожит. — Арестовываете, значит? А в чём моё преступление? В том, что мне шестнадцать? А может, в том, что я вообще живу на этом свете?
— Тихо-не-то-транканём-и-всё, — говорит Запевала как будто в одно слово.
Старки отчасти хотел бы, чтобы его транканули — уснуть бы и, если повезёт, никогда не просыпаться. Тогда удастся хотя бы избежать дальнейших унижений; хватит и того, что его сорвали с постели посреди ночи. Впрочем, нет! Ему очень бы хотелось полюбоваться выражением лиц папочки с мамочкой. Вернее, ему хочется, чтобы они увидели выражение его лица, а если его усыпят, то родаки отделаются слишком легко. Им тогда не придётся смотреть ему в глаза.
Женогуб разворачивает перед ним ордер на расплетение и зачитывает позорный параграф 9, «Отказ от ребёнка»:
— «Мейсон Майкл Старки! Подписав этот ордер, ваши родители и/или законные опекуны подвергают вас ретроспективной терминации, задним числом датируемой шестым днём после зачатия, что делает вас нарушителем Экзистенциального Кодекса 390. В свете вышеизложенного вы поступаете в распоряжение Инспекции по делам несовершеннолетних штата Калифорния для незамедлительного введения в состояние распределённости, иначе именуемого расплетением».
— Бла-бла-бла.
— «Все права гражданина, которыми вы наделены от имени округа, штата и федерального правительства, с этого момента официально и перманентно отзываются». — Он складывает ордер и засовывает его в карман.
— Поздравляю, — говорит Запевала. — Ты больше не существуешь.
— А тогда чего вы со мной разговариваете?
— Правильно, заканчиваем с болтовнёй.
Они дёргают его к двери.
— Можно мне хотя бы обуться?
Они разрешают, но при этом стоят у него над душой.
Старки долго-долго зашнуровывает ботинки. Затем копы выводят его из спальни и тащат на нижний этаж. Деревянные ступени жалобно стонут под их тяжёлыми сапогами. Такое впечатление, что по лестнице топает целое стадо буйволов, а не три человека.
Родители ждут в прихожей. Сейчас три часа ночи, но они полностью одеты. Видно, так и не ложились, ожидая прихода копов. На лицах — опасение, а может, облегчение, — трудно сказать. Старки прячет собственные эмоции за притворно-приветливой усмешкой.
— Привет, мам! Привет, пап! — тараторит он. — Догадайтесь, что со мной только что произошло! Ну-ка, с двадцати попыток!