Маркейл некоторое время постояла лицом к океану, зажмурилась, а потом, словно внезапно проснувшись, пошла дальше, осторожно ступая, а Уильям вспомнил, что она была необутой. Проклятие, она может порезать или ушибить ноги. Он сжал челюсти. Как тебя понять, Маркейл Бичем?
Уильям быстро пошел по набережной, не выпуская из вида темную голову Маркейл, и, догнав девушку, когда она ступила на узкий тротуар перед магазинами, тянущимися вдоль набережной, подхватил ее на руки.
— Привет, моя непослушная маленькая…
— Уильям!
Она крепко обняла его и уткнулась лицом ему в шею.
Что за черт? Уильям стоял, не шелохнувшись, и, хмуро взглянув вниз на Маркейл, мгновенно почувствовал ее соблазнительные формы, прижавшиеся к его груди, и запах лаванды от ее волос.
— Я так беспокоилась…
Маркейл взглянула на него, но голос подвел ее, словно слезы не дали словам слететь с ее губ.
«Она дает понять, будто на самом деле тревожится обо мне, но я-то знаю, что это обман. Верить ей после всего, что было, нельзя. Жаль, что я не могу сказать то же самое о своих чувствах». Честно говоря, волны удовольствия прокатывалась по нему, когда он держал Маркейл в объятиях, но Уильям решил, что это ощущение лучше всего поскорее забыть.
— Пожалуйста, отпусти мою шею, — проворчал он, сердясь на собственные мысли. — Она мне еще пригодится.
Маркейл, всхлипнув, усмехнулась и разжала руки.
— Прости. Я очень перепугалась. Боялась, что ты остался на корабле, когда…
У нее сорвался голос, и она снова уткнулась ему в шею, а теплые слезы просочились сквозь его рубашку.
Уильям быстро зашагал к экипажу. Что за спектакль она тут затеяла? Нет, его больше не проведешь. Он слишком хорошо знал Маркейл, и ему следовало просто поставить ее на ноги и предоставить самой ковылять к экипажу в одних чулках.
Но вместо этого он прижался щекой к ее волосам и вдохнул щекочущий нос запах лаванды.
Да, в юные годы он свято верил в любовь, отдал бы весь мир за это мгновение, когда мог держать Маркейл в объятиях, словно на свете не существует никого, кроме их двоих.
Но теперь, после горького урока, он уже не прежний романтик. Уильям заставил себя убрать щеку с волос Маркейл.
— Ради Бога, неужели я должен просить еще раз? Убери руки.
Маркейл подняла голову: ее нос и глаза были красными, волосы спутанными, на щеке грязное пятно, на лице обида.
— Ты похожа на пугало, — усмехнулся он.
— О-о! — мгновенно рассердилась она, к его огромному облегчению, и, нахмурившись, разжала руки. — Ты такой… — Маркейл сжала губы, а потом бросила: — Сожалею, что слишком крепко держалась за тебя, но я не знала, что у тебя такая слабая шея.