— А потом еще и ягодки пойдут, — утешали мы.
Марго стонала. Она чувствовала себя в ответе за столь легкомысленных, как мы, подруг и пыталась выступать в роли нашей опекунши. Мама нас опекать больше не могла. С ней творилось что-то невероятное. Она доживала свой последний весенний срок в нашем коридоре и умирала. То есть постепенно, заживо, можно сказать, уходила в прошлое, в память, в вечность. А младшекурсник между тем оставался на растерзание всем младшекурсницам, которые сейчас благодаря усилиям мамы не смели даже взглянуть в его сторону. Мама вела себя поэтому как смертельно больная. Каждый день она пересматривала жизненные ценности, прощала старые обиды и чуть ли не раздавала вещи остающимся.
Начало марта выдалось совсем не ленинградским. Снег моментально стаял и лужи высохли. Точнее — их выстудили ночные заморозки. Город словно переоделся и ждал чего-то. И мы чего-то ждали.
Мы говорили друг другу: будет большая весна. На коленях у Фисы, когда она бралась за спицы, лежало уже «большое», и она каждый день делала из него «очень большое».
— А что будет потом? — спрашивал Оз.
— А потом все будет хорошо, — отвечала Фиса.
И Оз думал, наверно, что это как-то относится к нему. Потому что с каждым днем становился все спокойнее.
Но однажды, когда нас с Марго не было дома, а Ветка наслаждалась дневным неурочным сном, что-то все-таки случилось. Кстати, именно Ветка потом и рассказала Марго, а та уже — мне, что же все-таки произошло.
— Фиса, поедем в Павловск, — сказал вдруг Оз.
И Фиса ответила ему:
— Нет.
Оз, которому казалось, что лед между ними уже не тот, засуетился, начиная понимать, что это, возможно, только его иллюзия.
— Не съем же я тебя. Ты что, боишься?
Тогда Фиса посмотрела прямо ему в глаза и сказала твердо:
— Нет, Оз, я тебя не боюсь.
Оз начал потихоньку злиться. Кто знает, сколько он готовился к тому, чтобы куда-нибудь позвать Фису. Сколько сил ему стоило выговорить эти слова.
— А зря ты меня не боишься, Фиса.
— Оз, моя жизнь не имеет никакого отношения к тому факту, есть ты или нет. Она сложится так, как хочу я. А я не хочу, чтобы ты в ней присутствовал. Никаким боком. Извини.
— Но ты не учитываешь, что я тоже могу чего-то хотеть.
— Не учитываю. Когда я думаю, брать ли мне зонтик, я никогда не учитываю погоду на Марсе. Потому что она здесь ни при чем.
— И ты будешь жить счастливо, если рядом с тобой кому-то будет плохо?
— Я буду жить очень счастливо. Каждый должен прожить ему отведенную жизнь.
И Оз ушел. И не появлялся два дня.
Наверно, эти дни он старался выбросить Фису из головы и никогда у нас не показываться. Может быть, он разрабатывал план мести или пытался жить своей жизнью. Но только через два дня он снова появился у нас. Он и сам не знал, зачем это делает. Он просто не мог не прийти. Оз выглядел больным и разбитым. Это было раненое животное, и любовь-ненависть откровенно светилась в его взгляде.