– Евпатория, умоляю! Галина – женщина, у которой бобры сгрызли мозг. Как она может составить план интервью? И вообще, это обязанность сценариста. Ее дело заниматься постановкой, а не работать над текстом. Ясно? По словам главный я. То есть я вообще, в принципе, главный, но по тексту наиглавнейший. Выше Буйкова только кто? – Леня показал пальцем на потолок. – Инфантия, отвечай! Кто в нашей стране главный?
– Президент? – предположила я.
– Правильно, – одобрил «колобок». – Так вот, замечания мне имеет право делать исключительно Теодор Генрихович.
– Вроде главу России зовут иначе, – засомневалась я. – Извините, я не слежу за политикой, про Теодора не слышала. Или вы имеете в виду Рузвельта?[1]
– Ха-ха, – четко произнес собеседник, – люблю людей с чувством юмора. Молодец, Офенбахия, в нашей съемочной группе приветствуется здоровая шутка. Что у тебя на голове?
– Волосы, – растерялась я, – чистые. Утром я всегда их под душем мою.
– Ирка, дура, поди сюда живей! – заорал Леонид.
– Ну чего? – донеслось из угла, где стоял диван, накрытый пледом и заваленный горой подушек.
– Хватит дрыхнуть, причеши Офигению, – приказал Буйков. И продолжил командовать: – Выезжаем через десять минут. Всем встать, встряхнуться, улыбнуться, и в автобус! Где Ваня? Куда подевался Степа?
Продолжая вопить, сценарист укатился в коридор. Эверест подушек рассыпался, и стало понятно, что на софе лежит худенькая до прозрачности девушка лет восемнадцати, в джинсах и растянутом пуловере.
– Ты кто? – лениво осведомилась она. – Неужели тебя правда Офигенией зовут?
– Евлампия Романова, корреспондент, временно работаю с вами, – представилась я. – Леонид никак не может мое имя запомнить. Оно действительно трудное, поэтому прошу называть меня просто Лампа.
– Ира, стилист и визажист, – назвалась в ответ девушка и села. – Ну, и как ты в нашу психушку угодила? За что тебя сюда сослали?
Я пожала плечами.
– Все очень просто. Отправила резюме в отдел кадров. Слушай, а кто такой Теодор Генрихович?
– Президент БТВ. – Ирина зевнула. – Но тебе до него – как до бога, он с нами, смертными, не общается.
– А сколько лет Галине? – не успокаивалась я.
– Фиг ее знает, – вздохнула собеседница. – Точно не двадцать, не тридцать и не сорок. Может, сто. А почему ты интересуешься?
– Мамонтова уверяет, что брала интервью у Ленина, – хихикнула я.
Ирина встала и сладко потянулась.
– И чего? Ленин добрый, никому из прессы не отказывает. Хоть и большой человек в политике, а договориться с ним легко, может даже ночью интервью дать, если очень его попросить. Все бы такие были, как Мирон Петрович.