Плача, мать обнимала собаку, целовала ее, а пес не знал, то ли радоваться вниманию хозяйки, то ли грустить оттого, что слышал печальные нотки в ее голосе. Он не повизгивал, как обычно, не вилял хвостом. Я уверен, он понимал, что происходит нечто необычное: хозяева уезжают. Ведь не случайно же связаны в узлы вещи, дом опустел и лишь скорбь затаилась в его стенах.
Мама попрощалась с собакой, пока отца не было дома. Облегчили ли ей душу эти слезы, не знаю. Но отец, без сомнения, рассердился бы, увидев их. Под предлогом того, что ему нужно повидаться с некоторыми приятелями, отец ушел, дав матери возможность попрощаться со своим маленьким мирком так, как ей хотелось. Он, конечно же, знал, что она будет плакать. Слезы — постоянный спутник жизни женщин в нашем квартале. Они плачут перед лицом смерти, в минуты грусти и радости, при любом потрясении. Отец ненавидел слезы и видел им оправдание лишь в дни траура, хотя сам не плакал ни при каких обстоятельствах, умел держать себя в руках. Разлука с кварталом, домом и с соседями, безусловно, расстроила его не меньше, чем мать, но в отличие от нее отец старался ничем не выдать свою скорбь. Когда собака подошла к нам, он стал прогонять ее, не желая, чтобы мать видела собаку в порту, но Рахбар упорно и неотступно следовал за нами, пока мы не оказались на борту корабля. Тогда он словно взбесился: то лаял, то с визгом метался по берегу. Казалось, он вот-вот бросится в воду и поплывет вслед за нами.
Последние минуты перед отплытием тянулись особенно медленно, мы снесли свои вещи в трюм и собрались на палубе. Наконец прощальная церемония закончилась. Провожавшие, помахав нам руками, стали расходиться по домам. Когда они скрылись из глаз, отец сел у мачты и закурил. И так по натуре своей немногословный, теперь он совсем онемел, а мать не осмеливалась заговорить первой. О чем он думал? Переживал ли разлуку с кварталом сильнее, чем мы ожидали? Взвешивал в уме опасность морского путешествия в сезон весенних штормов? Или размышлял о будущей жизни в Искандеруне? Никому этого не дано было знать.
Ночью похолодало, мы с матерью спустились в трюм и устроились на ночлег кто как сумел. Отец остался на палубе с мужчинами и ждал, когда подует попутный ветер и наш корабль выйдет в открытое море, возьмет курс к берегам родины.
Ветер подул только после полуночи. Когда корабль наконец поднял якорь, на причале уже никого не было, кроме нашей собаки. Она лаяла долго, заунывно, пока огни гавани не померкли вдали и жалобный собачий лай не перестал доноситься до нас. Отец сказал нам об этом и добавил: «Я не мог отвести взгляда от нее, пока она не скрылась во мраке. Голос Рахбара, словно нож, вонзался мне в сердце». Вскоре капитан корабля позвал отца в свою каюту, сказал ему: