В незапамятные времена, когда дед Карла Великого герцог Карл Мартелл сокрушил наступающих сарацин в битве при Пуатье, большая часть Франции ликовала. Но не вся: арабы откатились к Пиренеям и укрепились там, полные решимости не пустить дальше грозного молотобойца.[52] Но Карл Мартелл и не думал штурмовать горные крепости, он пошел на хитрость. Пообещал местной еврейской общине, что в обмен на помощь в борьбе с арабами он позволит основать им в Южной Франции вассальное королевство. И в одно прекрасное утро множество сарацин попросту не проснулись. Остальные бежали в страхе.
Карл Мартелл сдержал слово, и в 768 году было провозглашено королевство Септимания. Государем его стал Теодерик из рода Меровингов. По матери он происходил из семейства Нарбоннской общины, ведущего свой род непосредственно от царя Давида. Ко всему этому он был женат на внучке Карла Мартелла, Альде.
При Карле Великом наследный принц Септимании, Бернард, занимал пост майордома и был зятем императора. В приданое он получил от Карла Великого титул герцога Аквитании, а вместе с ним и богатейшие земли от Эндра до Пиренеев. Таким образом, в жилах герцогов Аквитании текла кровь Меровингов, Каролингов, Давидидов… Ему, Людовику — потомку ничем особо не примечательного графа Гуго Капета, — о подобном происхождении можно было только мечтать.
Хуже этого, как, поморщившись, сообщил благочестивый аббат Сугерий, что по слухам, очень похожим на правду, и первый король Франции рожден не от Людовика Благочестивого, как значилось в официальном родословии, а от принца Бернарда Септиманского.
Пожелай только Гийом заполучить королевский венец — вмиг бы нашлись сотни, тысячи баронов, жаждущих обнажить меч для скорейшего достижения этой воистину справедливой цели. Но герцог Аквитании не желал присоединять к своим владениям Париж. Людовик догадывался, что в душе сей трубадур на троне ни в грош не ставит ни самого короля, ни королевскую власть, и это тоже бесило его несказанно.
— …Фортуна переменчива, мой государь. Земные богатства, власть, слава имеют куда меньше значения, нежели им принято уделять. Как писал мой отец:
Не знаю, под какой звездой рожден:
Не добрый я, не злой. Не всех любимец,
не изгой, но все в зачатке;
я феей озарен ночной в глухом распадке.
Людовик с трудом скрыл досаду — уж меньше всего герцогу Аквитании пристало говорить о тайном подарке феи. И без того сказочные богатства его вызывали у окружающих неприкрытую зависть. Людовик обдумывал, что ответить, когда на тянущуюся вдоль речного берега колоннаду, по которой не спеша гуляли король со своим первейшим вассалом, вбежала девчушка лет пяти-шести, с длинными золотистыми локонами, обрамлявшими удивительно гармоничное прелестное личико.