— Считайте, что уже сделано, — улыбнулся Гринрой.
— Что, кстати, сообщает преподобный Эрманн?
— Пока ничего серьезного. Пишет, что понтифик — милейший человек, большой любитель риторики и поэзии.
— Это и так все знают.
— Но мой дядя и сам, между нами говоря, слагает недурные песенки. Может, слышали? — Он начал напевать. — Твое лицо нежнее розы, когда б еще и аромат…
Никотея закатила глаза:
— Гринрой, мне ни к чему вирши твоего дяди!
— Странно, а Его Святейшеству понравились… Папа Гонорий каждый день призывает к себе дядю. И ваш покорный слуга с выражением читает ему…
— Стихи?
— Иногда стихи. Но в основном корреспонденцию, приходящую к Его Святейшеству. Дядюшка пишет, что не исключает варианта провала нашего замысла добыть ему шапку архиепископа Кельнского, ибо Папа Гонорий намерен оставить дядю при себе.
— Это хорошая новость. Очень хорошая.
— Моя госпожа, что я слышу? Впервые мне доводится наблюдать, как срыв ваших планов становится хорошей новостью!
— Только у мертвых не меняются планы. — Никотея повернула лицо к своему наперснику.
— И то верно, — вздохнул Гринрой. — Вот я, к примеру, и думать не думал, что стану рыцарем. А теперь — изволь, готовься к турниру.
— Ты боишься?
— Нет. Но видит Бог, мне невдомек, что за удовольствие под гул толпы вышибить кого-либо из седла. А уж тем паче самому шлепнуться на землю на всем конском скаку. Как хотите, но эта забава не для меня. Я пускаю в ход оружие, только когда не хватает слов. А здесь?.. — Гринрой развел руками.
— Раз так, — Никотея устремила на паладина чуть насмешливый взгляд, — пожалуй, я смогу освободить тебя от печальной необходимости вылетать из седла на потеху толпе. Раз уж слова нравятся тебе больше рыцарского меча, ты будешь сражаться этим оружием.
— Да? В самом деле?
— Я никогда не обещаю попусту.
— И… — Гринрой вопросительно взглянул на Никотею, ожидая подвоха, — что я должен сделать?
— Отправиться во Францию.
— Во Францию?
— Ну да. Ко двору короля Людовика.
— Зачем?
— В качестве папского легата.
— Кого?! — Глаза Гринроя вылезли на лоб.
— Не останавливайся и не привлекай внимания. Ты поедешь в качестве папского легата…
— А, понимаю, вашему высочеству хочется меня обезглавить. Но почему во Франции, а не здесь?
— Ерунда. Я как раз очень рассчитываю на твою голову: я видела, как ты изображал в Англии то купеческого слугу, то неотесанного мужлана-наемника. У тебя дар, большой дар. Ты сможешь сыграть легата, быть может, лучше, чем настоящий легат… А учитывая детство при монастыре…
— Хорошо, предположим… — польщенный высокой оценкой актерских дарований, согласился Гринрой. — Но зачем?