В световом году (Кублановский) - страница 13

узкоколейкою дом.
Бог с Авраамом и Сарою
долго беседовал в нем.
Там на далекой окраине
скоро приспеет пора
с ложечки грешных отпаивать
жертвенной кровью с утра.
Вся наша истинно царская
жизнь по углам да одрам,
а не латынь семинарская,
сосредоточилась там.
Декабрь 1992

«Вдруг вырвалось пламя из топки…»

Вдруг вырвалось пламя из топки
по местному времени в шесть.
Опять подтвердили раскопки,
что Царство Небесное есть.
И уж не оттуда ль скорее,
чем мы ожидать их могли,
вернулись со снегом на реях
с сезонных работ корабли?
…В широтах немереных — ночи,
ветрами сносимые, и
еще холодней и короче,
еще безымяннее дни,
когда из разбитой коробки
доносится хриплая весть.
И дальневосточные сопки
хранят в себе Осипа персть.

ЧЕТВЕРТОЕ ОКТЯБРЯ

Осень в зените с серым
падающим огнем.
Кольца, бульвары, скверы
нищенствуют при нем
с антиками Арбата.
Из-за Москвы-реки
слышится канонада.
Наши ли мужики,
пьяные черемисы,
псы ли в блевотине
не поделили ризы
распятой родины.
Помнится, разгоралось.
Всматриваясь в свое
пристальней, чем мечталось
прежде, небытие,
где запашок снарядов
держится посейчас,
хоть и была бы рада
тихо уйти в запас,
будто бобер над Летой
темной перед норой,
жизнь замерла на этой
страшной передовой.
Ибо грозней святыни
наши без куполов,
мы еще слижем иней
с спекшихся губ в Покров.
Может, и перекрасим
русский барак — в бардак,
выплеснув сурик наземь.
Но не забудем, как
ветру с охрипшей глоткой
вторил сушняк листвы.
Прямой наводкой,
прямой наводкой
в центре Москвы.
1993

«Окно — что аквариум с мутной…»

Окно — что аквариум с мутной
зеленою толщей воды,
где в залежь хвои беспробудной
впечатаны белок следы.
Шиповнику белому надо
держаться притом на плаву.
И катятся гранулы града
по кровельной жести в траву.
Надежна его баррикада
по сада периметру — и
шиповнику белому надо
заглядывать в сенцы твои.
Сосед, повелитель ищейки,
еще допотопный совок,
в юродской своей тюбетейке
ответил кивком на кивок,
но чудится скрытая фронда
в приподнятом ватном плече;
солдату незримого фронта,
чье званье кончалось на ч,
лишенцу партийного сана,
что нужно теперь старику?
Занюхал свои полстакана
и, словно алмаз без ограна,
лежит, затаясь, на боку.
1994

«Месяц ромашек и щавеля…»

Месяц ромашек и щавеля
возле озерной сурьмы.
Словно на родине Авеля
снова убитого мы.
Нового Авеля, легшего
рядом неведомо где,
кротко улыбку берегшего
в русой с медком бороде.
Стадо с приросшею кожею
к ребрам спасается тут.
Лютые над бездорожием
овод, слепень и паут.
Светлое небо порожнее.
Слышатся окрик и кнут.
С каждой минутой тревожнее
по воскресениям тут.
Все в этой местности пьющие
с каждым стаканом грубей.
Культи ветров загребущие