В световом году (Кублановский) - страница 36

остальное приложится.
Доживем на авось
и не видя трагедии,
что владеем пером
в третьем тысячелетии
хуже, чем во втором.
Мир крутой, обезбоженный,
не подвластный врачу,
впредь рукой заторможенной
рисовать не хочу.
29. XII.1998
3
Для отведавших жмыха с половой
всё быстрее, быстрее бежит
время до наступления новой
эры — той, что и их ублажит.
В совковом рассаднике
родясь налегке, кончаюсь
в бомжатнике
с рублем в кулаке.
Пустить на пропой его?
Но у одра
не вижу достойного
такого добра.
Жизнь сделалась прожитой,
нагнавшей слезу
на кисти мороженой
рябины в лесу.
Раздетая донага
зазывная даль.
И с вальсом из «Доктора
Живаго» февраль.
О русской истории
нетвердом хряще
так и не доспорили
мы вообще.
То ты мне перечила,
то я тебе жить
мешаю; и нечего
об этом тужить.
Ни роще в безлистии,
ни, проще сказать,
судьбе в бескорыстии
нельзя отказать.
С какими могучими
до хрипоты
тенями и тучами
общаешься ты.
Я брежу один в поту,
платок теребя,
охранную грамоту
прошу у тебя.
А то на задание
иду — и боюсь
признаться заранее,
что не вернусь,
поклажу походную
неся на горбе,
в отчизну холодную,
ну то бишь к тебе.
На старом полотнище
лежу, ветеран.
Влияет на ход вещей
количество ран.
В оконце алмазная
купина горит.
И жизнь безобразная
уснуть не велит.
6.1.1999

ПАМЯТИ ВАЛЕРИЯ АГАФОНОВА

Открытого космоса сгустки
и тусклый распыл —
за стенами нашей кутузки,
которую он подсинил.
В опорках затекшую ногу
заносишь порой за порог
и грудью торишь понемногу
несущийся встречно поток.
Как много всего за плечами
у нас: и начало конца,
и барский дурдом со свечами,
где машут и машут с крыльца.
Недаром с дыханьем неровным
подальше от этих миров
свою Паранойю Петровну
на воды возил Гончаров.
…То вдруг осыпается сверху
мерцающий пепел комет,
то юркнет в пруду водомерка,
оставив серебряный след.
То сердце заимообразно
обвально застыло в груди
всего-то в вершке от соблазна,
какого? — разведай поди.

КИШМИШ

За соснами в алых лианах
осенняя волглая тишь.
Туда с пустотою в карманах
приедешь, верней, прилетишь.
В присутствии бунинской тени
его героине опять
начнешь, задыхаясь, колени
сквозь толстую ткань целовать.
И шепчешь, попреков не слыша,
одними губами: «Прости,
подвяленной кистью кишмиша
потом в темноте угости.
Пусть таинство нашего брака
с моей неизбывной виной
счастливцу поможет однако
в окопах войны мировой.
И в смуту, когда изменили
нам хляби родимой земли,
прости, что в поту отступили,
живыми за море ушли.
В сивашском предательском иле,
в степи под сожженной травой
и в сентженевьевской могиле
я больше, чем кажется — твой».
1999

«Затемно над рекою…»

Затемно над рекою
низко клубится дым —
хочется мне покою,
чтоб задохнуться им.