— Странно что я так разоткровенничался с вами, Оленька, — сказал он, не поднимая головы и не отнимая ото лба ладони. — Как будто нахлынуло что-то… Простите меня, ради бога.
— Ну что вы, Вадим… Ну что вы…
Движимая нахлынувшим вдруг состраданием, я поднялась с места. Не зная, куда себя деть, как удержаться от порыва броситься к нему, прошлась по комнате. Зачем-то внимательно рассмотрела стройный ряд фужеров за сервантным стеклом. Провела пальцем по панели, незаметно для Вадима погладив его нечеткое отражение на полированной поверхности.
— Не знаю, почему, но мне так хорошо с вами… бывает же такое в жизни — увидишь один раз человека и вдруг понимаешь, что все эти годы ты искал не там и не тех…
Не оборачиваясь, я почувствовала, что он стоит рядом. Он был крепкий, как стена, большой и теплый, как печка. Сильные руки обхватили меня сзади, до боли стиснули плечи. Плача, я прижалась щекой к этим рукам…
* * *
Спустя год после нашего знакомства я поняла, что роман с женатым человеком, в который я окунулась с головой, спасаясь от преследующего меня воющего пса одиночества, превратился в мою болезнь. Ослепляющую, опустошающую, выматывающую душу. И подрывающую здоровье — как и все болезни!
Вадим был женат, и, несмотря на «километры», разделяющие его и Нину, он ничего не собирался менять в своей жизни. Ради детей — в начале февраля у него родился сын Степка, — ради жены, которая «все равно не заслуживала предательства», ради знакомых и родственников, которым слишком многое пришлось бы объяснять, прими он решение остаться со мной навсегда… К его чести, этого факта — «я не могу ничего изменить, Оленька, и, честно говоря, не хочу», — который ставил крест на дальнейшей перспективе наших отношений, мою любимый никогда не пытался скрыть. Сначала мне казалось — я привыкну. Научусь жить с мыслью, что он уходит от меня туда, в семью. Потом, когда после его ухода я шла в ванную и, не в силах стоять на ногах, опускалась на холодный кафельный пол, рыдая от тоски и бессильно царапая плитку руками, пыталась унять дрожь внутри себя, — я поняла, что не привыкну к этому никогда!
— Ну, котеночек, до среды! — говорил он, стоя на пороге в шапке и пальто, целуя меня в лоб и напоследок еще раз проводя ладонью по моей спине. От этой мягкой щекочущей ласки я плыла, я переставала чувствовать собственный позвоночник, но Вадим отворачивался и сбегал вниз по лестнице. А я, захлопнув дверь, некоторое время стояла, прижавшись к ней щекой, и снова, снова шла в ванную и садилась на пол, пытаясь унять дрожь, которая не унималась…