У Лавровой зазвонил сотовый телефон. Она вышла из-за стола.
— Ты куда запропастилась? — жизнерадостно спросила Аська. — Завтра едем на Капчик, на два дня. Автобус от моей работы. Мужичонки замшелые, но на худой конец сойдут. С тебя купальник.
— Уже можно купаться? — удивилась Лаврова.
— Нужно, — ответила Аська. — Завтра в семь у меня.
— Ладно. — Лаврова нажала отбой и размечталась о свободе.
Ей необходимо развеяться. Иначе она засохнет, как фикус без воды. Точнее, без эндорфинов и аспиринов.
— Я уезжаю на два дня, — объявила она Никите. — Буду в понедельник.
Лаврова чмокнула его в щеку и поехала за купальником домой.
Лаврова приехала с Капчагая обгоревшая, покусанная комарами и злая. Мужички действительно оказались замшелыми. Ей все время приходилось отбиваться от их потных рук и отпихивать пахнувшие водочным перегаром рты. У этого аспирина вышел срок годности.
Лаврова полночи проторчала на лавочке у их покосившегося коттеджа, пока Аська удовлетворяла свои древние инстинкты с бритым наголо качком, помеченным татуировками и железными фиксами. Он был водителем автобуса.
— На безрыбье и рак рыба, — без смущения сказала Аська.
— Отвянь! — Лаврова улеглась в кровать, кипя от злости.
* * *
Лаврова только вышла из ванной, как в дверь позвонили. На пороге стоял Минотавр.
— Ты уже? Я сейчас. Проходи.
— Было бы странно, если бы ты не сделала аборт, — вдруг сказал он.
Он говорил спокойно, но его слова прозвучали пощечиной.
— Сволочь! — крикнула Лаврова.
Он бросил на пол ее сумку и развернулся к выходу. Лаврова, подскочив, преградила ему.
— Ты, кажется, ненадолго пригласил меня подружить с твоим сыном. Ненадолго! — Она выкрикнула слово «ненадолго». — Никита сам мне это сказал!
— Отстань от моего сына. Ты ему не нужна. — Минотавр закрыл за собой дверь и ушел навсегда.
— Не очень-то и хотелось, — сказала ему вслед Лаврова, но он уже ее не слышал.
Лаврова уселась на табурет в коридоре и уставилась в одну точку. Она ничего не понимала.
— В чем я виновата? — спросила она себя. — Не знаю. Наверное, я дура.
Ночью Лаврова проснулась от кошмара. У нее неистово билось сердце. Она помнила только грохот обвала, раскрытые в немом крике рты, мириады переполненных ужасом глаз и тонкие детские ручки, торчащие из-под земли. Лаврова рыла землю руками до крови.
Она включила свет и поднесла руки к глазам. На них не было ни одной царапины.
Через неделю Лаврова решилась позвонить Минотавру. У нее билось сердце, как во время ночного кошмара.
— Прости меня, — срывающимся голосом произнесла Лаврова. — У меня не было детей. Я не знаю, что с ними делать.