— Не знаю, — он краснел и отворачивался.
— Зачем? — злилась Лаврова.
— Это так красиво, — ответил он.
— Блаженный, — решила Лаврова.
Ей стало его жаль. Ненадолго.
Костя стал стесняться открыто проявлять свои чувства и желания. Просыпаясь, Лаврова заставала Костю за тем, как его пальцы, слегка касаясь ее кожи, выписывают магические знаки вокруг сосков, пупка, ягодиц, скользят по поверхности плеч и бедер. Она сжималась, стараясь скрыть волнение, ощущая прикосновения его ладоней на груди, внизу живота, ступнях. Сдерживая дыхание, он украдкой целовал мочки ее ушей, подушечки пальцев ног, яремную ямку, впадины ключиц. Во время сна ее тело было во власти другого человека. Это пугало Лаврову, она перестала чувствовать себя защищенной.
Ей стало казаться, что в мастерской за ней наблюдает все и вся. Внимательные Костины глаза. Все, что сделано его руками. Переливчатые тигровые глаза круглых золотисто-желтых крюшонниц и прищуренные кошачьи глаза овальных зеленовато-серых ваз. Светящиеся соколиные глаза пузатых сине-голубых бокалов и фосфоресцирующие совиные глаза полупрозрачных, волокнистых фужеров. Мерцающие антрацитом змеиные зрачки многослойных, пластинчатых конфетниц и пылающие очи фруктовниц, скрученных саламандрой в плавильной печи. За ней бесстыдно следили пауки, сороконожки, гусеницы, муравьи, заключенные в толщу слоистого янтарного стекла напольной вазы. Бабочки, стрекозы, птицы, мифические звери на Костиных картинах. Затаившись в тени на пластиковых полках, металлических кронштейнах, веревочных подвесках, они сладострастно подсматривали за ее тайной жизнью.
Раньше Лаврова восхищалась ночным светильником с изысканным стеклянным абажуром цвета огненного опала со сверкающими россыпями золотых октаэдров металлической меди. Теперь оранжевые языки его пламени, вспыхивающие яркими искрами, отливающие багрянцем расширенные зрачки бесчисленных стеклянных глаз вызывали тревогу и заставляли колотиться сердце. Лаврова не умела спать при свете, и она не могла спать, когда ее изучают. Она стала вздрагивать от каждого прикосновения. Костя страдал, она раздражалась все больше.
— Только попробуй лапать меня глазами, пока я сплю!
— Хорошо, — говорил он. — Не буду. Прости.
— Вообще не трогай!
— Хорошо. — Он отводил глаза.
И Лаврова вновь просыпалась от его взгляда. Ее стала мучить бессонница.
* * *
Лаврова смотрела на икону, выполненную на стекле. Лик византийской святой под складками лазурной накидки, на ней сверкающая золотом Вифлеемская звезда и золотой кант по краю. Правильные черты лица, огромные глаза под дугами темных бровей, точеный нос, длинные тонкие пальцы правой руки безмятежно лежат на груди, Ребенок в белом свивальнике, отвернувшись, спит на ее плече. Картина наполнена тишиной и покоем, но тревожные, мятущиеся глаза, румянец на скулах и припухшие грешные губы, слегка изогнутые улыбкой, подчеркивают неоднозначный замысел автора.