— Тогда зачем ему понадобилось начинать эксперимент, столкнув братьев лбами?
— На практике подгонял человеческую этику и мораль к своему ГОСТу, — резко сказала Лаврова.
— Грешница! — Костя легко куснул мочку ее уха.
— Боишься?
Лаврова обернулась к нему и жестко сверкнула глазами. Костя неожиданно отшатнулся и заморгал.
— Боишься, — удовлетворенно констатировала Лаврова и засмеялась.
Он растерянно провел ладонями по глазам, словно проверяя себя.
* * *
Лаврова приоткрыла глаза. В оранжевом круге света на краю дивана сидел Костя с замершим над бумагой карандашом. Он не мигая смотрел на Лаврову. Она сладко потянулась и, нагнувшись, неожиданно выхватила листок.
— Здорово! — восхитилась она, рассматривая рисунок. — Как две капли воды.
— Так себе.
Он вынул из ее рук набросок и разорвал пополам.
— Вот балбесина сумасшедшая! — воскликнула она в сердцах.
Ей было не по себе. Ее только что разодрали надвое.
— Зачем ты это сделал?
— Ты другая. Ты лучше.
Рисунок распался на клочки, покрыв белыми хлопьями простыни. На Лаврову с укором смотрел ее собственный глаз, выколотый безжалостными пальцами одержимого перфекциониста. Ее бесстыжий, алый от крови ночного светильника глаз.
— Ты распилил меня на куски!
— Мне так нужно, — упрямо сказал он.
Он лег, повернувшись к ней спиной. Лаврова прижалась к Косте всем телом. Она не знала, как защитить любовника от него самого. Он целовал ее ладонь, каждый ее выступ, каждую впадинку. Его дыхание обжигало кожу ладони, запястья, кончиков пальцев.
— У тебя получится. Уже получилось.
— Не знаю.
— Зато я знаю, — объявила Лаврова.
Перед ее мысленным взором возникли обнаженные модели Сальваторе Фьюме. Ей хотелось стащить Костины рисунки. Лаврову обуревало тщеславие.
Лаврова, не раздумывая, принимала Костю целиком, и ей казалось странным, что он каждый день будто открывает ее заново. Он мог целую вечность вглядываться в ее лицо, рассматривать ее тело, затем внезапно закрывал глаза, и тогда его лицо кривилось, словно от боли.
— Перестань на меня таращиться!
— Не могу, — улыбался он.
— Как ты не понимаешь? — раздражалась Лаврова. — Я представляюсь себе подопытным кроликом. Объектом научных исследований безумного перфекциониста.
Он продолжал смотреть на нее, когда она засыпала. Чувствуя его взгляд, Лаврова терпела, сколько могла, пока ресницы не начинали трепетать. Тогда она открывала глаза и резко отворачивала голову в сторону. Она отчего-то испытывала неловкость, словно подглядывала за тем, кто подглядывал сам.
— Зачем ты это делаешь, когда я сплю? — спрашивала Лаврова.