— Что за этой дверью? — спросил очарованный странник. — Как думаешь?
— Может быть, прошлое и будущее этих людей или самого художника.
— Здорово знать свое будущее!
— Не всегда.
— Почему? — удивился Никита.
— Жить тогда будет или скучно, или страшно.
* * *
Вечер окутал город мглистыми сумерками и залил дождем голые стволы домов, заблестел тусклыми каплями окон. Дождь потек артериями мощенных красной плиткой тротуаров и черными асфальтовыми венами дорог среди улиц и переулков. Перечеркнул светящийся ореол вывесок и витрин, разлетелся ртутными брызгами луж из-под колес автомобилей, ощетинился иглами фонарей и фар.
Под навесом на скамейке автобусной остановки сидел мужчина средних лет в помятом светлом пиджаке. Лаврова примостилась на другом конце скамейки.
— А вам никогда не приходило в голову, зачем вы живете? — неожиданно спросил мужчина, не глядя на Лаврову.
Лаврова промолчала.
— У меня было все, — продолжал он. — Теперь я потерял деньги. От меня ушла жена, друзья отвернулись. Знаете, что такое аура успеха? Это когда люди слетаются к вам, как мотыльки на свет.
«Не все так просто, — подумала Лаврова. — Мотыльки слетаются на свет и погибают от его жара. Иначе ты не остался бы один».
Незнакомец вытащил из кармана пачку сигарет. Пальцы его дрожали. Он сломал одну сигарету, доставая ее из пачки. Выбросил, закурил другую. Огонек зажигалки трепыхался в его руке. Он перехватил взгляд Лавровой.
— Нет, я не пьян. Я не пью. Но вчера, спускаясь по лестнице, я упал. Я сто раз спускался по этой проклятой лестнице и никогда не падал, а вчера упал. Не знаю, в чем дело. Лучше бы я сломал себе шею. — Он помолчал и добавил: — Да, так было бы лучше!
Он опять помолчал и снова заговорил:
— Вы мне все же не сказали, для чего вам так нужно жить.
Незнакомец пытливо вглядывался в лицо Лавровой, она так и не ответила. Он выбросил недокуренную сигарету, встал и ушел. Его походка была тяжелой, будто вместо ступней у него были свинцовые плиты.
Лаврову мучила вина. Она чувствовала, он может с собой что-нибудь сделать. Она даже не попыталась этому помешать, хотя бы поговорить с ним. Она побоялась, что ей придется за него отвечать, взвалить на себя чужой груз. Она опять оказалась виновна.
Лаврова вернулась домой с похоронным настроением. Чтобы спасти свою душу, ей нужно было только одно. Ухватиться за соломинку — чужого, маленького ребенка.
* * *
— Давай пройдемся, — предложил Минотавр.
— Как же Никита?
— Мы вернемся до ухода Галины Захаровны.
Они отправились к небольшой роще, поднимаясь в гору. Тропа становилась все круче и уже. Вскоре они шли по редколесью, ветер небрежно шевелил листву. Просачиваясь сквозь ветви деревьев, струи нежаркого вечернего солнца охряно-желтыми конусами расходились к земле. Очертания фигур то блекли в серых сумерках, то размывались клубящимся светом солнечных прожекторов. Свет и тень нехотя уступали дорогу друг другу, то даря, то отбирая светящийся ореол у случайных прохожих.