Никто не осмеливался выступить против них, потому что эти юнцы еще не знали, что такое страх. Как бешеные собаки, они могли напасть на любого человека, даже на полицейского, или сорвать зло на детях смельчака и его имуществе. Им нечего было терять, кроме того, они отлично знали, что серьезное наказание им не грозит. Они предъявили права на пригород, в котором когда-то поселились их предки, и теперь ночь за ночью разрушали уклад жизни своих родителей.
Этим вечером происходило то же самое. Небо слилось с домами и кустарниками в густое темно-серое месиво. Под уличными фонарями юнцы орали, ругались и хохотали, цепляясь к взрослым, взбешенные и беспомощные лица которых показывались время от времени в окнах ближайших домов. У добропорядочных граждан не было никаких причин ждать перемен.
Но этим же вечером «бьюик-сенчури» свернул со скоростного шоссе на дорогу, ведущую в разросшийся рабочий пригород, и фары машины прорезали стелющийся над дорогой туман. Не снижая скорости, «бьюик» повернул налево, к кварталу, где собрались юные подонки, и помчался прямо на их стаю. В такой ситуации юнцы могли бы растеряться и остолбенеть от неожиданности, уставившись на приближающуюся машину, и не пытаться что-либо предпринять. И водитель вполне мог бы пробить в их толпе дорожку, устланную трупами, раскатав парочку-другую из них в лепешку. Возможно, пострадали бы только задние фары от случайно брошенной банки с пивом, и все.
Однако на этот раз действие разыгрывалось по другому сценарию. «Бьюик» затормозил перед самой толпой и остановился, не выключая мотора. Из машины вышел крупный человек в нейлоновой куртке. Юнцы равнодушно и лениво поглядывали на него, а динамики, надрываясь, продолжали грохотать.
— Гленн и Барри здесь? — спросил человек.
Юнцы начали проявлять интерес, но ни один из них раньше не видел ни эту машину, ни ее пассажиров, поэтому и разговаривать они не хотели.
— Здесь, говно из меня давят, — выкрикнул один из них, а остальные расхохотались.
Мужчина мрачно ухмыльнулся:
— Ах ты, гаденыш!
Парень оскалился:
— Не тряси здесь яйцами, папаша!
В этот момент открылась задняя дверца машины и вышел еще один человек, более внушительных размеров, почти толстый, но, очевидно, необычайно сильный. Лицо его украшали щетинистые усы.
— Эй, — крикнул он, — я вижу их, Лу. Вон они, двое говнюков!
Он указал на двух юнцов. Только теперь стая почувствовала, что происходит что-то неладное. Один фраер ушастый — это шуточки, с двумя могут быть хлопоты. Однако запугивание и фиглярство было их привычным оружием, и наглый юнец, который уже пытался было поддразнить чужаков, опять начал цепляться: