«А все же надо было еще кому-то сказать, может Рите? — подумал Виктор и тут же, как по велению волшебной палочки он услышал ее голос:
— И чего стоишь-то? Шел бы в дом, на веранде такой же воздух, прилег бы отдохнул. Что-то ты в последнее время все стремишься к одиночеству. Может, мучает что, так скажи — не чужие ведь.
— А у меня к тебе действительно разговор имеется, — вдруг решился Виктор. — Присядем?
— Отчего же, можно и посидеть, нам, теперь спешить некуда. Я вот сама тебе хотела сообщить кое-что
— Что же?
— Да ладно, говори, что у тебя?
— Так у меня разговор длинный, только сразу уговор — ни одна душа об этом знать не должна.
— Ну, ты меня совсем заинтриговал!
— Так оно и получается. Ты помнишь, Поляков писал Софье Ивановне о дубовом гробе? Так вот, этот гроб и все что в нем было, я нашел. — И Виктор рассказал Рите все и очень подробно.
— Но это еще не все, червонцы червонцами, а Егор нашел в Саянах, при довольно сказочных обстоятельства, золотой самородок, весом не меньше килограмма. Когда Исаев мне рассказывал, как это произошло, то я вначале не поверил. А через много лет, когда Егор понял, что скоро умрет, он отдал его мне с условием, чтобы я передал Ивану только после его женитьбы. Я сдержал слово, хоть и не совсем так, как Егор того желал. Рассказал я Ивану о самородке раньше — после смерти Насти. А когда он женился, уговорил не рассказывать об этом Ольге.
Рита слушала, не перебивая, а когда Виктор замолчал, тихо сказала:
— Никому золото счастья не приносило, так говорил еще мой отчим. Он честно прожил свою жизнь, хотя и его угробил, по сути, маленький кусочек золота — печатка. А тут целый самородок, и стоит, верно, больших денег... А что Ольге не сказали — правильно сделали, она все больше и больше под мамочкину дудку пляшет. Вот и Ванятку забрали у меня, хотя ему у нас спокойнее было. Скорей бы Никита Игнатич выздоравливал, он бы быстро все на свои места поставил. А так... И решила я в Голодаевку вернуться, не нужна я здесь никому.
— Это как же понимать: «Не нужна»? А мне, а Ивану?! Что касается Ванятки, он хороший мальчуган, сам когда-нибудь разберется. Насчет Никиты Игнатича — тут видно, дело — труба, инфаркт есть инфаркт.
— Так не старый ведь, еще и шестидесяти нет.
— Да с такой стервой год за три считать надо, как на фронте. — И Виктор тоскливо улыбнулся.
— Видать, больно красива была в молодости, она и сейчас еще ничего.
— До моей Насти ей, конечно, далеко, но что так — то так.
— Никак забыть не можешь?
— А чего забывать-то, она всегда со мной. Хоть в этом мне повезло.