Мы имеем необычный пример здания, строившегося несколькими поколениями владельцев вокруг Большого зала, который был неприкосновенной родовой святыней благодаря живописному плафону. На первый взгляд это обыкновенная аллегорическая картина, призванная преподать урок наследнику (в момент создания интерьера им был барон Александр Сергеевич). Однако она заключает в себе указание на строительство собора, и потому само великолепное здание и прекрасные художественные коллекции, собранные в течение нескольких десятилетий, сами Строгоновы рассматривали лишь как дополнение к храму.
В начале второго десятилетия XIX века новая конфигурация, сложившаяся в семье после вымирания графской линии и объединения с одной из ветвей князей Голицыных, требовала архитектурного выражения. Новый дом оказался усадебным. Расположившись формально в Новгородском уезде Новгородской губернии, территориально он было ближе к Санкт-Петербургу и, безусловно, принес столичный блеск на берег реки Тосна. Центральное место принадлежало княгине Наталье Петровне Голицыной, второе — ее дочери Софье Владимировне, главе нераздельного имения и «второго строгоновского матриархата», в замужестве графини Строгоновой, вдове графа Павла Александровича. Второстепенное положение занимали ее старшие дочери Наталья и Аглаида, обремененные многочисленными детьми. Подражая англичанам, Софья Владимировна полагала выгодным и полезным жить за городом, оставив музеефицированному дому на Невском представительскую роль «зимнего дворца», окончательно достроенного в соответствии с замыслом Растрелли в 1842 году. В целом эпоха ее владения была консервативной и проникнута желанием вырастить зятя или внука, который станет достойным преемником свекра. Этим надеждам не суждено было сбыться.
Внешне оба дома — невский и марьинский — не имеют ничего общего с общепринятым образом замка. По ряду причин их владельцы не могли придать зданиям вид крепостей, но очевидно их желание спрятаться за стенами своих жилищ. Лишь в эпоху графа Александра Сергеевича, даже несмотря на существование «алхимической лаборатории», мы наблюдаем стремление к открытости вельможи европейского типа, если так можно выразиться. Именно в этом Строгонове, и в графской линии в целом, наиболее отчетливо проявились благотворные начинания Петра Великого. Поэтому столь невосполнимой оказалась гибель графа Александра Павловича в 1813 году вследствие «романтической ошибки» его отца Павла Александровича.
Несмотря на все усилия графини Софьи Владимировны, преемственности добиться не удалось: ее внук Александр Сергеевич-второй не стал копией своего прадеда, прежде всего, в силу иных воззрений отца — графа Сергея Григорьевича, адепта древнерусских идеалов в искусстве и последовательного сторонника незыблемости абсолютной монархии в политике. Переход собственности в руки родственной баронской линии отрицательно сказался на судьбе дома на Невском. Говоря кратко, он вновь превратился в замок по причине неподготовленности родственников, рожденных «бедными баронами», к высокой миссии и воспитанных без понимания зависимости значения фамилии от значительности здания, ей принадлежащего. Иное развитие привело к мысленной реабилитации уже утраченного к тому времени сольвычегодского варианта «семейного гнезда» в противовес петербургскому, хотя письменного свидетельства по этому вопросу мы не найдем.