– Так эта шалава еще и крысится, – сказал один из бритоголовых. В его голосе звучало удивление: вероятно, профессиональный выколачиватель денег из своих меньших (по размеру) братьев и сестер не понимал, как одна женщина может возражать четырем мужчинам. – Ус базарил, что она, падла, значит…
– Не пыли в порожняк! – рявкнули на него.
…Так, Ус. Кто такой?
– В общем, так, – проговорил белобрысый, который, очевидно, был за главного. – Я думаю, вам придется проехать с нами.
– Это куда еще?
– Для решения проблемы долга, – сладко продолжал очкастый.
– А выломанная дверца будет включена в сумму долга? – неожиданно влез Сванидзе, все-таки не торопясь выходить из машины.
Белобрысый равнодушно пожал плечами и произнес:
– В машину эту суку. А того, носатого, – мочить.
И пошел к джипу, не дожидаясь исполнения своего приказа.
Толстый рванулся ко мне, и если бы я не ускользнула из зоны досягаемости его внушительного брюха, по-видимому, являющегося главной ударной силой этого молодого человека, то мне пришлось бы плохо: меня просто размазало бы по кузову собственной машины. Но я успела – я успела броситься влево и в полете врезать толстому под ребра. Этому удару меня научил Акира, когда мне было двенадцать лет. С тех пор я не часто его использовала, но отточила до совершенства.
Толстый икнул, перегнулся вперед и впечатался лбом в кузов, тесного контакта с которым я только что избежала. Ударившись, он попятился и упал – да надо же, так неудачно его приложило – затылком! – о бампер собственного джипа. Удар был такой силы, что отскочили номера, болтаясь на одном уцелевшем креплении.
…Кстати: номера оказались фальшивыми. Под ними были другие – чистенькие, не забрызганные грязью. Московские.
Я успела бросить только один взгляд на все это. Двое бритых оказались проворными ребятами. Один мгновенно встал в боевую стойку каратиста и попытался достать меня ударом с правой ноги. Второй действовал еще оперативнее: он выхватил из-под куртки пистолет и, направив на меня, заорал:
– Лежать, сука, замочу!
Но выстрелил не в меня, а в Сванидзе, который сидел в машине. Меня-то, кажется, этот белобрысый велел взять живой. Пуля рассадила лобовое стекло и наверняка угробила бы Берта, если бы он сохранял прежнее положение. Но, на его счастье, он слишком впечатлился моим ударом, отчего и высунул в окно голову с всклокоченными волосами и выпученными глазами. Пуля всего лишь продырявила подголовник кресла.
После этого и худший идиот, чем мой Берт Эдуардыч, понял бы, что из машины пора вываливаться. Он открыл дверцу – единственную уцелевшую переднюю дверцу – и плюхнулся в грязь, разбрызгивая жирные ошметки. Дальше наблюдать жизненный путь г-на Сванидзе я не могла. Потому что один из амбалов накатился на меня, как на шарнирах, на коротких мускулистых ногах и выбросил вперед мощный, размером с недозрелый арбузик, кулак. Если бы он попал мне в лицо, то мне, несчастной хрупкой девушке, потребовались бы в лучшем случае услуги стоматолога и пластического хирурга, а в худшем я поступила бы на попечение патологоанатома. Но, к счастью, я успела уклониться от его выпада. Холодная ярость заворочалась во мне. Да, это подала признаки жизни пантера, разбуженная много лет назад Акирой и ни на мгновение с тех пор не умиравшая во мне. Я выгнулась и, выбросив вперед руку, ударила его в солнечное сплетение. Мышцы у него были отличные, упругие, но тем не менее это не помогло: против острейших титановых «когтей» любой мускул – не прочнее гнилой нити.