Филипп отвернулся. Он чувствовал правоту зеркала; чувствовал – и в то же время бунтовал против нее. Она возмущала его, он и сам не понимал, почему.
– Я люблю Матильду. Но ее отец мне не нравится.
– Тогда думай не о нем, а о ней.
Филипп поднял голову; глаза Матильды смотрели на него из глубины мыльного пузыря. Он улыбнулся, и от его улыбки в комнате стало светло, словно в ней протянулись тысячи лучей, озарив ее всю. И лицо в зеркале тоже слегка изогнуло губы, словно ему тоже захотелось улыбнуться в зазеркальной дали.
– Ты идешь на день нерождения. Будь осторожен.
Филипп вздрогнул. Он редко получал от зеркала предупреждения, и всякий раз это означало что–то серьезное.
– В чем дело? Мне что–то угрожает?
– Твоя натура, – раздумчиво проговорило зеркало, – может далеко тебя завести. Пока ты на правильном пути; не сворачивай с него.
– Ты совсем как Лаэрт – то и дело даешь мне указания, словно я ребенок… Скажи лучше, что мне надеть? Или покажи, что меня ждет.
Зеркало словно подернулось туманом. На мгновение Филипп увидел себя и Матильду, озаренных огнями фейерверков. Он хотел спросить о чем–то, но таинственное лицо уже потускнело, расплылось, и зеркало вновь сделалось темным и неподвижным. Лаэрт, подслушивавший за дверью, покачал головой и скользнул в комнату. Вампир никак не мог взять в толк, зачем надо разговаривать с собой на два голоса, но, как хорошо вышколенный упырь, он не подвергал обсуждению поведение хозяина.
– Что это? – спросил Филипп, указывая на ворох одежды, которую вампир приволок с собой.
Лаэрт объяснил, что, поскольку хозяин идет на день нерождения, ему не следует ударить в грязь лицом, не то его верный вампир–домоправитель (не путать с домовым, это вообще низшая категория темных сил по классификации высокочтимого ученого Шпренгера), – так вот, оный вампир в случае неудачи будет до скончания веков терзаться угрызениями совести. Филипп понял, что Лаэрт не отступит, и покорился неизбежному. С неимоверной быстротой вскрывая и разворачивая коробки и пакеты, вампир показывал, объяснял, расточал хвалы, примерял на хозяина, на себя, тряс в воздухе, сыпал словами, описывая все неописуемые достоинства этой вещи, словом, вел себя точь–в–точь как торговка в приснопамятных Лужниках конца далекого ХХ века, когда она твердо решила вытянуть у вас деньги, – с той только разницей, что Лаэрт проделывал все это совершенно бескорыстно.
– Рекомендую, – верещал Лаэрт, – ультрамодный костюм «Умри от зависти», сделан из особо прочной паутины, сшитой лазерным швом, с металлическими заклепками; или «Принц не нищий», джинсы с прорехами, залатанными рубиновыми и сапфировыми заплатами; или…