Лаэрт мялся и краснел.
– Зря вы так волнуетесь, хозяин. Дело совершенно обычное!
Филипп, разозлившись, соскочил с дивана и начал швырять в вампира всем, что попадалось под руку. Лаэрт на лету подхватывал предметы, не выпуская кости, и ставил их на место. Неожиданно Филипп остановился.
– Конечно же! Рабочие чинили комнаты! Как ты мог, Лаэрт!
Вампир побурел от обиды:
– За кого вы меня принимаете, хозяин! Питаться пролетариями! Да я скорее умру, чем дойду до такого! Фи!
– Я запру тебя в морозильник! – крикнул Филипп, наступая.
– Я не виноват! – огрызнулся Лаэрт. – Он позвонил и сказал, что послал вам свою шубу. Откуда мне было знать? Я открываю клетку, и оттуда выскакивает эта шуба и начинает лаять, как сумасшедшая. Ну, я и испугался.
– Какая шуба? – в совершенном изнеможении спросил Филипп.
– Пончик прислал вам подарок. Сказал, что вы знаете, а по видеофону не предупредил! У этой шубы какая–то аллергия на вампиров, то есть, – Лаэрт посмотрел на кость, – была аллергия. Ну, я и пустил ей кровь.
Филипп застонал и, продолжая стонать, повалился в кресло–гамак.
– Что же я скажу Пончику?
– Что все в порядке, – бодро отозвался неунывающий вампир.
– Ты уверен? А живот у тебя не заболит?
Лаэрт икнул и побледнел.
– А вдруг ты тоже начнешь лаять? – спросил Филипп.
Лаэрт попятился и угас.
– Ладно, если что, я позову вампирского ветеринара, – сжалился над ним юноша. – Только смотри, чтобы это было в последний раз.
– Вас искала Матильда, – слабеющим голосом произнес Лаэрт, приваливаясь плечом к стене, чтобы не упасть.
Лаэрт не мог понять, отчего Филипп внезапно помрачнел при этих словах. Между бровями хозяина пробежала морщинка, а угол рта дрогнул и опустился. Филипп едва не спросил: «Искала? Зачем?» – но вовремя остановился. Филипп и Матильда, Матильда и Филипп. В глазах всего света он все еще был с ней, но на самом деле душой его и телом владела Ада. Филипп принадлежал ей безраздельно, и ни он, ни кто–либо другой не мог уже ничего поделать с этим.
«Да, конечно же, Матильда! Как же я мог забыть о ней?»
Однако забыл. Он смутно помнил, что она красива, богата, молода, что они обручены, что она любит его, быть может. Но все это как–то уже не касалось его. В голове промелькнуло: «А вдруг она больше не любит меня? В самом деле, зачем одному продолжать любить, когда другой уже не любит? Даже Вуглускр и тот сказал бы, что это совершенно бесполезно. Да и за что ей меня любить? Что во мне такого необыкновенного? Мы случайно познакомились. И потом…»
Филипп понял, что начал лицемерить. Он ненавидел лицемерие, и отвернулся, говоря Лаэрту: