Не знаю, смогли бы продержаться, не подбери я самых сильных парней, не имей мы за плечами опыт стольких лет партизанской жизни.
И я думал о Лауре. Меня грели ее тепло, стук ее сердца сливался с моим, я словно видел ее глазами души. Еще я думал о Рауле, который подростком, оставаясь дома, всегда просил меня — вернись, Маноло! Лаура не просила — вернись живым,— она только смотрела на меня, не отрывая глаз, долгим бездонным взглядом, и я видел бездну, которая раскрывалась в ее глазах.
Так что вело нас вперед? Только ли инстинкт самосохранения?
Горы казались безграничными — не знаю, мне ли одному,— но думаю, что нет. Только мы ничего не обсуждали, ребята слушали мои команды, а я не имел права колебаться. Я — вел: бездорожьем, без времени и ориентиров. Целью были — жизнь и вера в то, за что мы боремся, ради чего живем.
Ясное дело, я не думал так все время. Скорее это были не мысли, а чувства. Они были постоянно, только отодвигались перед буднями — надергать съедобной травы, собрать орехов, напиться воды, улечься спать. Это был бесконечный марш к жизни, которая никогда не кончится: будут идти через горы другие, и так будет всегда.
Прежде я не обращал внимания на цветы. Привыкнув, не замечаешь красоту красных и желтых малинче, чьи опавшие лепестки сплошь укрывают дорогу,— их так много, этих ярких цветов. Именно такое впечатление от деревьев малинче на шоссе от Манагуа к Леону. Но бывали редкие минуты, когда я замечал цветы, а в следующее мгновение погружался в дела, в водоворот человеческой жизни. Когда мы брели, как-то взгляд мой зацепился за цветы на дереве сакуанхоче. Их было много на той поляне. И я остановил своих ребят на привал, хотя и не собирался: вдруг мне показалось, что именно здесь, овеянные красотой и запахом нашего национального цветка, мы наберемся новых сил, что здесь, на этой поляне, мы в безопасности. Простенький продолговатый, словно рюмочка,— белый, розовый, красный, желтый... Есть в нем особая красота, присущая самой нашей стране,— красота изысканной скромности, утонченного целомудрия, которая заметна лишь тогда, когда приглядишься внимательней и увидишь душу, самую суть, за внешней незатейливостью.
Так же я остановился в другой раз, когда натолкнулись мы на дерево мадроньио, цветы которого имеют особый, пьянящий, запах. Этими цветами часто украшали церкви. У нас здесь и был такой храм — укромное место. Рядом разрослось огромное дерево чилямате, могучая листва которого дает густую тень. Мы и уснули, опьяненные от запаха цветов, в тени дерева.