Так и расстались — каждая сторона при своем интересе.
...Да, тогда мы так и не углядели. Может быть, и сейчас что-то сочится стороной?
— Жутковато все выглядит под луной,— сказала жена.— Жуткие вести, наверное, пропитывают пейзаж своим смыслом. А пурги-то у нас не видать. Костя сказал, у них южак, метров двадцать.
— Если южак — часа через полтора у нас будет... Белый...
— Бурый же, все подтвердили. Да белый цвет в пургу и не заметишь.
— Резонно. А здорово они там переполошились. Костя даже родной язык забыл. По иностранному шпарит, а русский забыл. Дымоход-то.
Дальнейшие события развивались стремительно.
Вертолет прилетел, когда мы, отсидев трехдневную пургу, дорвались до воли и катались с нашего бугра на лыжах. Машина на бреющем полете выскочила из-за восточного склона Скрипучки и пошла над озером к нашему жилью. Она сделала круг (по дыму из трубы пилоты определили направление ветра) и села у своего НЗ, бочек с вертолетным топливом. Мы подошли. Распахнулось окошко, и знакомый командир крикнул:
— Привет! Держи, ребенок!
В сторону сына полетел яркий оранжевый шар, грейпфрут.
— Спа-си-ба! — крикнул сын, ловя подарок.
— Вылезайте перекусить — и чайку! — позвала жена.
— Можно,— кивнул командир.— Думали чаевать на Выроттымкинвееме, а там...— он махнул рукой.
Трое летчиков выпрыгнули из вертолета, затем показался человек в замызганном полушубке, бородатый и с блуждающими глазами. Расперев руки в дверном проеме, он осторожно оглядел окрестности и только потом выпрыгнул на снег. Затем снова огляделся. Пейзаж, видно, внушил доверие, человек запахнул полушубок и направился к дому. Радист махнул на него головой, крутанул ладонью у виска и шепнул:
— Сторож горняцкий.
— ЧП у них на участке,— сказал, прихлебывая чай с бутербродом, командир.— Подлетаем сейчас, смотрим — ракеты, красные, метят почти в машину.— Командир оборвал рассказ и кивнул бородатому: — Давай сам рассказывай.
— А чего рассказывать-то? Не буду больше там сидеть!.. Не буду! — неожиданно истерично крикнул сторож.— Бросили, заразы!
— Тихо, тихо,— командир прижал его плечо ладонью.— Никто тебя не неволил, сам подписался.
— Я от людей хранить подписывался, а не от зверюг...
Под тяжелой властной рукой сторож обмяк, посидел минуту молча, а потом заговорил:
— Семка к пастухам подался, они позавчера кочевали в дальнем конце долины, мы в бинокль засекли. Ну, говорит, мяса наменяю на сгущенку, банки консервные уже обрыдли. Иди, говорю. Ушел он утром, к вечеру обещал быть. Только нет и нет. Однако часов в десять слышу — скрипит. Потом дверь в сенях затарахтела да трах в стену! Громко так. Ну, думаю, бражки насосался в гостях. Однако в комнату не идет, шебаршит в сенях. Чего, думаю, он там в потемках? Раскрываю дверь, а сени... у-у-у! — У сторожа в глазах заплясали дикие огни, он поперхнулся, кашлянул и глубоко вздохнул: — Ух-ху-у... никто не поверит... полны сени шерсти! Поначалу ничего не понял, но тут дух и тепло... и догадался — бочина лохматый под потолок всю дверь застил и ходит ходуном. Ды-ышит. Я, кажись, онемел... но после, видать, крикнул... хотя, если взаправду — убей бог, не помню. Только бочина поплыла как-то в сторону, а ко мне морда. Во! —