Она долго смотрела ему прямо в глаза, прежде чем сказать:
— Я понимаю, Эрик, я действительно понимаю. Если вы правы, то, кто бы ни взорвал сегодня яхту, действовал он по приказу людей, сидящих в моем собственном правительстве. Не знаю, как я смогу и дальше работать на него, даже в госдепе.
— Конечно, не сможете. В этом все дело. Я счастлив, что я американец, всегда этим гордился, всегда считал редкой привилегией родиться американцем, но когда кончается тем, что я становлюсь участником постоянных дрязг, которые приводят к убийству женщины, горячо мною любимой, тогда пора подводить черту.
Оркестрик внизу под горой затянул медленную, чувственную вариацию какой-то островной песни. Эдвардс и Кэйхилл молча смотрели друг на друга, пока он не произнес:
— Не хотите ли потанцевать?
И опять: абсурдность — в данной ситуации — предложения заставила ее ответить на него взрывом смеха. Он тоже рассмеялся, обвил ее талию правой рукой, взял ее левую руку в свою и повел в танце через всю террасу.
— Эрик, это смешно.
— Вы правы: это так смешно, что остается лишь одно — танцевать.
Она то останавливалась, протестуя, то грациозно следовала за ним в танце, не переставая думать, как это все нелепо и в то же время как это романтично и прекрасно. Она чувствовала, как жестко наливается возбуждением его плоть, и это ощущение пронзало все ее тело крохотными электрическими разрядами. Он поцеловал ее, вначале осторожно, нежно, потом все с большей и большей страстью, и она отвечала ему с таким же голодным желанием.
Когда они в танце двигались мимо стола, он ловко прихватил бутылку с вином и увел ее через раскрытую дверь в спальню. Там он разжал объятия, и его пальцы ловко забегали по ее блузке, расстегивая пуговицы. Она знала, что настал последний момент, когда можно возмутиться, отступить, вырваться, но сама тесно прижалась к нему. Подняв все паруса, они ринулись в пучину любовных утех, и вскоре ее восторги от неудержимого удовольствия смешались с его, а все вместе слилось в ее воображении в огненный шар, взметнувшийся в голубые небеса Британских Виргинских островов.
На следующий день Эдвардс поднялся рано, сказав, что ему надо поговорить кое с кем из официальных лиц на острове по поводу взрыва.
После того как он ушел, Кэйхилл погрузилась в противоречивые раздумья. Сказанное им прошлой ночью заставило ее переосмыслить все ею сделанное за время работы в Центральном разведуправлении. Разумеется, она не разделяла его истового отвращения к ЦРУ. Даже не была уверена, правда ли все то, о чем он говорил. Понимала только одно: пришла пора всерьез поразмыслить не только об этом задании, но и о том, кто она такая.