Самой тяжелой для страны стала кампания 1915 года, когда немцы решили, что, поскольку блицкриг на западе не удался, все силы следует бросить на восток. Как раз в это время российская армия испытывала катастрофическую нехватку боеприпасов (предвоенные расчеты оказались ниже реальных потребностей в сотни раз), и пришлось защищаться и отступать, считая каждый патрон и платя кровью за провалы в планировании и снабжении. В поражениях (а особенно тяжело приходилось в боях с прекрасно организованной и обученной германской армией, не с турками или австрийцами) винили не только союзников, но и бездарное командование, мифических изменников «на самом верху» — на этой теме постоянно играла оппозиция; «неудачливого» царя. К 1917 году во многом под влиянием социалистической пропаганды в войсках широко распространилось представление, что бойня выгодна имущим классам, «буржуям», и они специально длят ее. Многие наблюдатели отмечали парадоксальное явление: разочарование и пессимизм росли по мере удаления от линии фронта, особенно сильно затронув тыловые части.
Экономическая и социальная слабость неизмеримо умножала неизбежные тяготы, легшие на плечи обычных людей. Надежду на победу они утратили раньше, чем многие другие воюющие нации. А страшное напряжение требовало такого уровня гражданского единства, какое в тогдашней России безнадежно отсутствовало. Мощный патриотический порыв, охвативший страну в 1914 году, на поверку оказался поверхностным и кратковременным, а «образованные» классы гораздо менее элит западных стран стремились жертвовать жизнью и даже благосостоянием ради победы. Для народа же цели войны, в общем, так и остались далекими и непонятными…
Позднейшие оценки Черчилля не должны вводить в заблуждение: союзники восприняли февральские события 1917 года с большим энтузиазмом. Многим в либеральных странах казалось, что, «сбросив ярмо самодержавия», русские начнут защищать обретенную свободу еще более рьяно. На самом же деле Временное правительство, как известно, не смогло установить и подобия контроля над положением дел. «Демократизация» армии превратилась в условиях всеобщей усталости в ее развал. «Держать фронт», как советовал Черчилль, означало бы только ускорять разложение. Остановить этот процесс могли осязаемые успехи. Однако отчаянное летнее наступление 1917 года провалилось, и с этих пор многим стало ясно: Восточный фронт обречен. Окончательно рухнул он после октябрьского переворота. Новое большевистское правительство могло удержаться у власти, только прекратив войну любой ценой, — и оно заплатило эту невероятно высокую цену. По условиям Брестского мира 3 марта 1918 года Россия потеряла
Польшу
,
Финляндию
, Прибалтику,
Украину
и часть
Белоруссии
— около 1/4 населения, 1/4 обрабатываемых земель и 3/4 угольной и металлургической промышленности. Правда, не прошло и года, как после поражения Германии эти условия перестали действовать, а кошмар мировой войны был превзойден кошмаром гражданской. Но справедливо и то, что без первой не было бы и второй.