— Пусть остается, старшой. — Вступается за телефониста Кузякин. — Значит, парень чувствует в себе силу воевать. Ну, бывайте, я — к артиллеристам.
…Наконец-то мы дождались, когда Кузякин сказал:
— Нашел я немца. Завтра ему будет каюк!
Странное дело, но слова сержанта никому из нас не показались бахвальством. Мы уже поверили в то, что Кузякин обязательно убьет фашистского снайпера.
— Где же ты его нашел? — Журавлев смотрит на сержанта поверх очков.
— Понимаешь, старшой, за второй траншеей немцев есть сгоревший дом. От артиллеристов в стереотрубу он виден хорошо, от вас — почти не заметен. Так вот, от этого дома остался кирпичный фундамент. Немец пробил в нем дыру и сделал себе для стрельбы круглую амбразуру. Стреляет через нее. Моя задача вызвать его на выстрел. Только на один выстрел. Но тогда, когда это нужно мне. Я хоть сейчас могу туда пулю влепить. А если его там сей момент нет? Придет, увидит, что моя пуля, например, попала через амбразуру в противоположную стену, сразу поймет: он раскрыт. И больше там не покажется.
— А почему ты думаешь, что он поступит так?
— Да потому, что я бы на его месте поступил только так. Шальная пуля при одиночном выстреле в такую дырку не залетит. Немец, он умнее, чем ты думаешь.
— Погоди, Кузякин, не из той оперы начал…
— Не боись, старшой. Разве твои бойцы не знают, что это так? В том-то наша и беда, что мы еще недооцениваем сил своего врага. Колотил он нас колотил, а мы все считаем, что фашист слабый да глупый, хотя даже товарищ Сталин сказал, что над Родиной нависла смертельная опасность. Ты на завтра Тимофея мне в помощники дашь?
— Тимофея?
— Не боись, целым будет. Ему даже из траншеи высовываться не придется.
— Тогда бери. Еще чего?
— Хорошей погоды, чтобы солнышко посветило именно до вечера.
— Это, Кузякин, от командира отделения пехоты не зависит. Попроси господа бога.
Кузякин проснулся рано. Я только что пришел с дежурства в траншее и, разувшись, грелся у огня. Он, поджав под себя ноги по-турецки, привязывал к палке прицел от снайперской винтовки.
— Вы чего мастерите, товарищ сержант?
— Приманку, Серега. Прицел от моей первой снайперки. Окуляр в нем осколком разбило, а объектив целехонек.
— А что это за приманка?
— Потом, Серега, потом. Полежи, отдохни, пока Галямыч завтрак сварганит.
— Сегодня будет у вас каша с салом. Выдающаяся каша.
— Откуда сало? — недоверчиво спрашиваю я.
— Из моего снайперского пайка. Да ты ложись, ложись. Я тебя шинелью своей укрою.
«Хороший человек Кузякин. Он обязательно отомстит за Петра и за Маматкулову», — думал я засыпая.