И весь этот сложнейший сплав межнациональных символов радостного, красивого — утреннее солнце, распустившийся цветок — и традиционно-национального осмысления этих явлений становится в этом рисунке четким этническим знаком общества, воспитавшего юного художника. Подобных примеров можно привести множество. И все они свидетельствуют об одном — в безбрежном море детского искусства можно выделить такой же достоверности и полноты этнографическую информацию, как в наскальных рисунках бушменов, в культовых африканских масках, в австралийских тотемах.
Но самое удивительное не в этом. Рисунок четырехлетнего мальчика «самолет в небе» его сверстники «читают» практически безошибочно. «Рассказ» же девятилетнего Токуясу его сверстник дословно расшифровать не может — в нем слишком много индивидуального. Но смысл его — «здесь нарисовано красивое» — угадывали практически все дети. Если бы это было случаем единичным, то его можно было объяснить сюжетом — солнце и цветок не могут быть символами некрасивого для любого ребенка. Но, как выяснилось, дети нередко узнают смысл и таких рисунков, где абсолютно не виден графический сюжет.
Часто дети изображают как самое красивое, например, лепестки цветка, „ветер, воду, воспроизводя все это лишь цветовыми пятнами. Сюжет здесь узнать невозможно. И все равно, когда спрашиваешь, что здесь нарисовано — «красивое или некрасивое?» — большинство детей говорят: «красивое».
...Живым существам вообще свойственно инстинктивное чувство «предпочтения цвета» — это отмечал еще Ч. Дарвин. Но у человека это чувство в первую очередь обусловлено социально-общественными отношениями. Как и другие эстетические категории, оно имеет исторический характер. И различные этнические группы, нации, сообщества в результате исторического развития выбрали, если так можно сказать, свои собственные цвета, символизирующие те или иные эмоциональные состояния. Причем у разных народов совершенно различные цвета могут символизировать одни и те же чувства: цвет траура, печали у европейских народов повсеместно черный, у индусов — желтый, у японцев — белый.
Почему же смысл большинства рисунков, например, маленьких японцев понимают дети в Москве и Ленинграде, ориентируясь только по цветовым пятнам?
Оказалось, что все дети, практически без исключения, изображают красивое красками яркими, чистыми — и главным образом оранжевой, красной, реже — зеленой, то есть предпочитают цвета левой части спектра. Причем зачастую ребенок выбирает цвета, не соответствующие действительной окраске изображаемого предмета, — только для того, чтобы как можно красочней рассказать о красивом.