— Видали, как ударил! — торжествует Деменчук. — Стрела!
Солнце стоит высоко. Мы возвращаемся. Иссык-Куль дышит, поднимаясь и опадая пологими волнами. Сильно пахнут маленькие сиреневые цветы кокомерена, и тюлку-куйрук — лисий хвост клонит по ветру пышные метелки.
— Чтоб люди забыли о ружьях, вот чего я хочу, — говорит Деменчук. — Охота с птицей никогда не обеднит землю...
Если в киргизском селе умирает мунишкер, плакальщицы, воздавая хвалу охотнику и его птице, скорбят: «...Разве не сядешь ты на коня и не поскачешь в поле широкое, в горы горбатые с беркутом железнокоготным; или не побегут уж больше по травам густым красная лисица и бурый волк, устрашаемые клекотом орла и криком твоим охотничьим; или не возрадуются уж наши глаза красной лисице и бурому волку, притороченным к торокам седла? На кого ты покинул нас? На кого покинул верного беркута, что тоскует на насесте во дворе, ожидая тебя, ожидая, что поскачешь ты, великий охотник, в поле широкое, в горы горбатые и кинешь его в небо высокое?..»
(Записано Ч. Айтматовым)
...Человеку отпущен недолгий срок. И все же мунишкеры не умирают. В этом, без сомнения, убедятся те, кто приедет на Иссык-Куль через десять, пятьдесят и сто лет. Кто знает, может, тогда и наступит «золотой век» охоты с ловчими птицами, время без дроби и пороха, о котором мечтает Геннадий Деменчук.
И. Цибульский, Фото А. Шторха
Олег Туманов. ... Шел всю войну
Казалось, что вздыбившаяся от разрывов земля так и останется навсегда висеть в воздухе. Но вот, подчиняясь земному притяжению, она рухнула обратно, и наступила тишина, от которой звенело во всем теле.
Николай торопливо зашарил по земле руками. Рядом с ним должен был быть Витька Малыгин — дружок-одногодок, с которым два месяца назад они вместе, окончив ремесленное училище, сбежали на фронт.
Он нашел его под тонким слоем песка на дне развороченного взрывом окопа. Час назад они мирно грызли ржаные сухари, запивая кипятком, отдававшим жиром и солью, а сейчас Витька лежал, поджав ноги, будто ему было холодно, по-детски подоткнув руки под грудь.
— Вить, — позвал Николай. — А Вить!
Тот молчал, будто заснул и видел сон, от которого невозможно оторваться, чтобы, проснувшись, не видеть действительности, голодной и тяжкой для его еще не вошедшего в мужскую силу тела. Сном без пробуждения.
И когда Николай это понял, он закричал дико, по-звериному, хватая дружка за плечи и пытаясь поднять.
— Встань! Слышишь, встань! Что я матери твоей скажу?!
Витькина голова болталась из стороны в сторону. Неожиданно из уголка рта вырвалась большая, как спелая вишня, капля крови, на мгновение задержалась, подрожала и, лопнув, живой струйкой побежала по подбородку, покидая тело, которому была теперь уже не нужна.